Рана у Тордула очистилась, стала заживать. В руднике он теперь не работал: Сидел наверху, подсчитывал да на дощечках записывал, Сколько ящиков руды выдает в день двадцать девятая толпа. Чистая была у него работа. И стражники не задирали Тордула: кому охота навлекать на себя гнев блистательного Индибила?
Горгий иногда работал наверху - таскал ящики для подсчета. Тордул приветливо ему улыбался, усаживал рядом, заводил разговоры про целебную мазь - из чего, мол, ее делают,
Да всякий раз совал греку то пол-лепешки, то кусок сыру. Стражник хмурился, гнал Горгия работать, но - без пинков и зуботычин.
А потом Тордул перевелся в ту пещеру, где жили Горгий с Диомедом. Все ему удавалось, счастливчику этакому. Ну, может, и не совсем счастливчик, как-никак тоже в неволе, но чистая работа и сытный харч-тут все равно что счастье.
И где он только добавку к харчу раздобывает? Неужели сам Индибил отваливает ему со своего блистательного стола?
Однажды после работы притащил Тордул целого жареного кролика. Пока греки с жадностью обгладывали хрусткие кости, Тордул приглядывался к рисункам на стене.
- Ты рисовал?
- Нет, он.- Горгий кивнул на Диомеда.- Не узнаешь? Ваш царь Аргантоний.
Тордул засмеялся, покачал головой: ну и ну!
- А это кто?
- Павлидий, чтоб его кишки собаки по базарной площади растаскали,- с полным ртом ответил Диомед.
Тордул помолчал, потом повернул разговор:
- Слыхали? Того раба, что третьего дня бежал, поймали у реки. Жажда, видно, замучила его, спустился к реке, а там кругом засады. С полдюжины стражников, говорят, он положил на месте, прежде чем его скрутили.
- Что ж с ним теперь будет? - с печалью спросил Горгий.
Изведает высшее счастье,- Тордул злобно усмехнулся,- будет добывать для царя Аргантония голубое серебро… пока не издохнет.
Знал Горгий, что не полагается в Тартессе допытываться, для чего нужно голубое серебро, но теперь-то ему было все равно.
- Мы, греки, привыкли жить по-простому,- задумчиво сказал Горгий.- Дерево есть дерево, собака есть собака. Всему - свое назначение: людям одно, богам другое. А у вас все не просто… Ума не приложу, что это за голубое серебро, и что из него делают…
- Никто не знает,- резко ответил Тордул, поджав острые колени к подбородку.- Тысячи рабов долбят тору, мрут, как мухи, для того, чтобы отправить в Сокровенную кладовую два-три пирима голубого серебра за месяц. А знаешь, сколько это - пирим? Вот, на кончике ногтя поместится.
- Для какой же все-таки надобности его добывают?- допытывался Горгий.- Делают что-нибудь из него?
- Делают, а как же. Лет сорок копят, потом глядишь - щит сделают. Потом на другой копить начинают.
- А щит для чего? - не унимался Горгий.
- Так завещано предками, сынами Океана… И еще велено, чтобы шит ни на один пирим больше не весил, чем предки завещали. В году один раз, на праздник Нетона, верховный жрец повесит щит на грудь, покажется людям, а они и радуются, ликуют,.. Ах, Великое Накопление! Ах, заветы предков!
- Чего ж тут радоваться?
- Велено-и радуются.- Тордул помолчал, потом вскинул на Горгия сердитый взгляд.- Чего ко мне привязался? У вас разве богам не поклоняются?
- Так-то - боги, дело понятное. А у вас…
Тордул заворочался, зашуршал соломой.
- Менять надо все в Тартессе,- с силой сказал он.- Законы менять. А первым делом - царя!
- Кого ж ты вместо Аргантония хочешь? - спросил Горгий без особого интереса.
Тордул огляделся. Час был поздний, все в пещере спали. Спал и Диомед, подложив под щеку кулак.
- Аргантоний - незаконный царь.- Тордул понизил голос.- Он заточил истинного царя… Томит его здесь, на рудниках, уже много лет…
Горгию вспомнилось, как Тордул бродит от костра к костру, заглядывая рабам в лица.
- Да ты что, знаешь его в лицо?
- Нет.- Тордул со вздохом откинулся на солому.- Знаю только - зовут его Эхиар. Дряхлый старик он… если только жив…
- Ну, а если даже и жив?- спросил Горгий.- Как ты его опознаешь?
- Есть одна примета,-ответил Тордул.
На Горгия напала зевота. Он улегся, прикрылся гиматием. огорченно подумал, что дыр в нем, гиматии, становится все больше и месяца через два будет нечем прикрыть наготу, а ведь скоро, говорят, начнутся зимние холода… Вспомнилась ему далекая Фокея, каменный дом купца Крития, где была у Горгия своя каморка, вспомнился хитрый мидянин-портной - этот самый гиматий расшил он по подолу меандром, расшил, верно, хорошо, но содрал, мошенник, по крайней мере лишних полмины. До сих пор обидно. Шутка ли - полмины! И Горгий стал прикидывать, чего и сколько можно было бы купить за эти деньги, но тут Тордул зашептал ему в ухо.