- Зря ты, рыжий, это.,. Козел не простит тебе обиды.
- А пусть других не обижает,- огрызнулся Диомед,
- Лучше с ним не ссориться.
- Да кто он такой? - спросил Горгий.- Одежда у него как у раба…
- Раб-то он раб, да не простой. Старший плавильщик… Один у нас тоже вот не угодил ему, так Козел на него порчу напустил. Мается теперь человек от чирьев, прямо помирает…
- Как его имя? - вмешался в разговор Тордул.
- Да кто ж его знает? Кличка у него - Козел. Тут имен нету, одни клички… Меня вот прозвали Полморды. Обидно, а ничего не поделаешь..
- Давно он на рудниках?
- Давно. Из всех, кто здесь, он, может, самый старый.
Тордул ткнул Горгия локтем в бок.
Потянулись дни на новом месте. В плавильне и впрямь работа была полегче. Горгий с Диомедом выучились резать из камня формы для отливки кинжалов, мечей и секир, сверлить в камне дыры под шипы, чтобы половинки ровно одна по другой стояли, чтобы не вытек расплавленный металл. В форму заливали свинец, разнимали половинки, по свинцовому кинжалу смотрели, где надо подправить форму.
Интересно Горгию было смотреть, как здесь плавили бронзу.
В сосуд клали тягучую красную медь, хрупкое белое олово и еще - порошок из толченых драгоценных камней. И так, в пламени углей, в рокоте водопада, в свисте воздушного дутья поспевала, рождалась слава Тартесса - черная бронза.
Потом ее разливали по формам. В ярости огня впитав в себя крепость драгоценного камня, жидкотекучая, превращалась она, застывая, в твердую, звенящую, в тяжелые темные мечи, в кинжалы, отлитые заодно с раздвоенной рукояткой, что так ловко сидела в ладони.
Жили здешние рабы не в пещере, а в каменном сарае. Вечерами подолгу резались в кости - когда на лепешки, когда на щелчки. Иногда выходил из своего особого закутка Козел,
- Дайте-ка и мне, котеночки, сыграть,- говорил он ласково.
Играли с ним с опаскою, знали: выиграешь у Козла - назавтра на дурную работу поставит. Все больше старались проиграть.
Один только раб не принимал участия в вечерних игрищах - лежал в дальнем углу, прикрывшись ворохом тряпья, и молчал. Так его и звали - Молчун. На работу он ходил не со всеми, что-то делал в сарае на другом конце ущелья. На него-то и напустил, по слухам, порчу Козел - чирьи по всему телу. Ну, а порченого, известное дело, все сторонятся.
Кости да кости каждый вечер… Однажды Диомед начертил на глинобитном полу квадратики, разложил по ним цветные камешки, показал, как надо их в черед передвигать - кто раньше займет своими камешками половину противника, тот и выиграл. Новая игра пришлась по вкусу, особенно охочим до нее оказался Козел. Играл горячо - вскрикивал, хлопал себя по тощим ляжкам, крутил козлиную бородку.
Тордул подсаживался к нему, заговаривал, подсказывал хорошие ходы. Он и днем, на работе, крутился возле старшего плавильщика. И Козел оценил такую преданность: отличал перед всеми Тордула, доверял ему разливать глиняным ковшиком черную бронзу по формам. Работа была завидная, не тяжелая - не то что обтесывать камень.
Счастливчиком был этот Тордул - всюду устраивался лучше других.
- В тепле работает, у горнов,- ворчал Диомед, тюкая секирой по камню.
Греков Козел к горнам не допускал, каждый день посылал долбить формы для отливок. Диомед заметно слабел, заходился кашлем, харкал кровью. Горгий мазал его своей мазью, да не помогало.
- Ловкач,- откликнулся Полморды, работавший рядом.- Так и вьется вокруг Козла, слово у него с языка снимает.
- А мы тут Мерзни на ветру…
- Скажи спасибо своим богам, что не бросили тебя на голубое серебро.
Всеведущий Полморды указал секирой на невысокую гору, чуть подернутую туманом:
- Видишь? Там оно, голубое серебро. В горе рабов - без счета. Дневного света никогда не видят. Никто не знает, сколько они там ходов прорубили. Вход туда один - узкая дыра, возле нее стража стоит. Говорят, за сто лет оттуда ни один человек не вышел. Там же и мертвяков своих хоронят.
Горгий поцокал языком. А посмотришь - гора как гора, серая, без единого кустика…
- Какое оно на вид, голубое серебро?
- Раза два видел я щит Нетона, говорили, будто из этого самого серебра. Кто ж его знает, щит как щит… У верховного жреца на шее висел. Это на празднике Нетона. На воле я еще был…
Шаркающие шаги прервали разговор. Мимо, сутулясь, шел Молчун. Сухими жилистыми руками придерживал на груди тряпье, в которое был закутан. Первый раз увидел Горгий его лицо при свете дня. Желтовато-седые космы, грубо подрезанные над бровями, свалявшаяся борода, нос в черных точках, на правой щеке плешина - видно, ожог от всплеска расплавленной бронзы… Ни на кого не взглянул, молча прошел, направляясь к себе в сарай.