— Я не за тем ехал сюда, чтобы терпеть оскорбления! — кричал Ауднир, обиженный за своего управителя. — Уйми этого мерзавца, хёвдинг, если хочешь, чтобы я бывал у тебя!
— Там же был настоящий тролль — наши сыновья видели его! — поспешно вставил хёвдинг. — Такой, с заячьей мордой. Ведь сын рассказал тебе, Гудмод? И на Седловой горе до сих пор полным-полно духов. Это они всех сбили с толку. Но теперь лучше все позабыть и помириться. Какое возмещение ты, Ауднир, хочешь за твою лошадь и припасы?
— С этого и надо было начать! — ворчливо ответил Ауднир. Но эти слова смягчили его, и он продолжал уже спокойнее: — Лучше всего, если мне вернут лошадь и припасы. Но только что с него взять, с бродяги? Или ты, хёвдинг, хочешь заплатить за него?
— Ты уже считаешь его своим человеком? — уточнил Гудмод.
— Пожалуй, да, — согласился Хельги. — Я заплачу за него все, что нужно. Не такое уж большое преступление он совершил. Я не обеднею от цены одной лошади!
Хирдманы и прочие домочадцы облегченно заговорили, довольные, что все решается так просто.
— А я считаю, что не совершил вовсе никакого преступления! — неожиданно подал голос Вальгард. — Если ваши люди так трусливы, то вина в этом не моя и глупо с меня спрашивать. Не понимаю, почему хёвдинг должен что-то тебе возвращать.
— Это разбой! — закричал Ауднир, на миг онемевший от такой наглости. Это выпад касался уже не Кнёля, а его самого! — Ты напал на моих людей! Это разбой, а за разбой отвечают не одним возмещением убытков! Тебя надо объявить вне закона! На весеннем тинге я этого потребую!
— При чем здесь разбой! — крикнул Даг. Он не хотел на людях противоречить собственному отцу, но с готовностью поддержал Вальгарда. — Разве Вальгард поднял против Кнёля оружие?
Вальгард мотнул головой, не трудясь отвечать вслух. «Этого не потребовалось», — хотел он сказать.
— У него было оружие! — вмешался Кнёль, который наконец настолько отдышался, что снова смог подать голос. — У него был и щит, и секира, и меч, и копье!
— А шлема не было? — уточнил Даг.
— И шлем был!
Даг развел руками, и хирдманы Тингфельта засмеялись. Они уже разглядели все оружие Вальгарда и помнили, что никакого шлема у него не имелось.
— А ворованные овощи? — вспомнил Ауднир. — Скажете, что брюква сама убежала с наших полей к вам в животы?
— А разве там была и твоя брюква? — спросил Вальгард. — На морковь уже объявлялся хозяин, и на брюкву тоже, и оба уже простили нам убытки. Один бонд даже пожалел, что у Атлы сроду не было ребеночка и его матери померещилось. Если ты тоже на что-то предъявляешь права, то сначала разберись с теми людьми, кто из вас хозяин. Скажи-ка мне лучше: ты — богатый человек?
Ауднир помедлил с ответом. В вопросе он чуял какой-то подвох, но как покривить душой, если все в этой гриднице не многим хуже него самого знают все его имущество?
— Бедными нас никто не назовет! — горделиво ответил он наконец, мудро решив обратить это обстоятельство к себе на пользу. — У меня большая усадьба, восемнадцать коров в стаде, тринадцать рабочих лошадей да шестнадцать коней в дружине. Два больших торговых корабля и товары стоимостью, на эту зиму считая, на тридцать четыре марки серебром. Утварь перечислить?
— Не надо, — уважительно ответил Вальгард, но в его глазах светилась тайная усмешка. Все смотрели на него и ждали, что он скажет. Непонятно как этот немногословный и сдержанный человек умел приковать к себе внимание прочнее, чем иные болтуны. — А у меня всего только и есть, что щит, меч, копье и секира. Все вместе не покроет стоимости твоей лошади и припасов. Да еще присчитай обиды твоим людям, тогдашние и сегодняшние. Получается многовато!
— Наконец-то ты это понял! — обрадованно воскликнул Гудмод.
— Но не годится достойному человеку оставаться в долгу! — продолжал Вальгард. — Раз уж ты считаешь, что я тебе должен, то пусть боги решат, кому из нас владеть всем этим добром. Если ты одолеешь, то можешь убить меня или взять в рабы. А если я одолею, то твои корабли и товары будут мои. Усадьбу и скот я не возьму, это уже слишком. Что, годится?
В гриднице повисла тишина. Никто не ждал, что такое пустяковое дело завершится вызовом на поединок, да еще с такой большой ставкой. Жизнь и воля против огромного богатства! И все из-за жалкой лошади с двумя мешками ржи, которые на пиру йоля съели бы за один день и никогда больше не вспомнили бы! Но, глядя на спокойное, сильное, как из камня вырезанное лицо Вальгарда, каждый понимал: нет значительных или незначительных дел, а есть значительные или незначительные люди. И каждое дело приобретает размер того человека, который за него берется. А у Вальгарда ничего не может быть маленьким.
Ауднир медлил. В случае победы он слишком мало приобретал (убить наглеца — не слишком большое удовольствие, а взять в рабы — какой из него раб?), зато в случае поражения терял слишком много. Больше половины состояния. Но честь неумолима, как сама судьба. Откажись он сейчас, даже измыслив чудом достойный предлог — его уже никогда не будут уважать так, как раньше.
— Еще не было такого случая, чтобы сыновья Гейрмода Побивалы отказывались от законно назначенного поединка! — воскликнул его старший брат. Вот теперь Гудмоду все стало ясно и понятно: раз вызывают на поединок, надо соглашаться, а дальше все решит воля богов.
Вальгард кивнул, считая вопрос решенным:
— Я здесь никого не знаю, потому свидетелей назначайте сами. Я только надеюсь, что хёвдинг не откажется быть при этом. Должен же ты знать, кого берешь в дружину, — прибавил он, поглядев на самого Хельги.
— А все тролли! — среди общей тишины шепнул Равнир Сольвёр. — Давненько не припомню, чтобы у нас в усадьбе назначались поединки. И вот тебе!
Во всей округе не было дома, где не говорилось бы о предстоящем поединке. Такие случаи были редки, непривычны и у каждого вызывали смешанное чувство тревоги и тайного восторга перед тем, что нескоро удастся увидеть снова. В усадьбе Тингфельт все волновались так, будто участвовать в поединке предстояло каждому, от хёвдинга до хромого старика раба. Один Вальгард оставался невозмутим, точно он-то имел ко всему самое последнее отношение.