На глаза ей попалась Атла, идущая в толпе женщин. Не слыша разговоров вокруг себя, она куталась в свою накидку, словно в этот ясный, солнечный, полный теплого влажного ветра день ей одной было холодно. Женщины Тингфельта то и дело бросали тревожно-любопытные взгляды на ее хмурое лицо, но не пытались заговорить, уже зная, что приветливого слова в ответ не дождутся.
Вид этого бледного, замкнутого лица как-то разом пригасил радость Хельги. «Вот такая она, жизнь!» — прозвучал в ушах резкий, непримиримый голос. Другая жизнь, одинокая, неприютная, безрадостная, не согретая ни огнем родного очага, ни любовью и привязанностью, шла бок о бок рядом с нею. На миг Хельге стало стыдно своего счастья: солнца, блестящего ожерелья и нарядного синего платья с красной полосой по подолу, Брендольва, который все это подарил, Дага, спокойного и надежного, шагающего рядом. А она, как дурочка, радуется… Ей просто очень повезло с рождением. А всякое везенье — ненадежно и в любой миг может изменить. Хельге хотелось обнять весь свой мир, спрятать, уберечь. Она схватилась за руку Дага, и брат сжал ее пальцы. Он думал о другом, но тоже тревожился.
От тяжелых мыслей Хельгу отвлекли взрывы смеха, долетающие от площадки поединка. Возле ее края толпился народ, глазеющий на что-то.
— Что там такое? — Хельги хёвдинг вытянул короткую шею, силясь увидеть причину общего веселья.
— Равнир забавляется, — предположила Мальгерд хозяйка.
— Вон он. — Даг показал назад, где Равнир шел следом за ними, окруженный двумя или тремя девушками.
Хельга промолчала, но по ее лицу было видно, что для нее тут тайны нет. Ее прямо-таки распирал смех, и она сдержанно фыркала, отводя глаза. Даг вспомнил, что с утра не видел в усадьбе ни ее, ни Равнира, а несколько мальчишек бегало по двору, гогоча и перемигиваясь.
Вскоре все выяснилось. Завидев хёвдинга с родичами, смеющиеся люди расступились.
У края площадки стоял вылепленный из снега великан почти в человеческий рост — со смешной огромной головой, толстыми сложенными на животе руками, с угольками вместо глаз, с щепкой вместо носа. А возле его ног желтела на снегу широкая лужа вполне понятного происхождения.
— Это Мёккуркальви! — объясняла какая-то женщина своему сынишке. Но тот едва ли слышал, безудержно и звонко хохоча: снежный великан совершил детскую провинность! — Такого великана себе в помощь приготовил из глины Хрунгнир, когда вышел на поединок с Тором. Только у глиняного великана было сердце кобылы, и видишь, что с ним случилось от страха?
— А от такого помощника немного бывает толку! — смеялись люди вокруг. — И нетрудно догадаться, кто сегодня будет Хрунгниром, а кто Тором! Правда, Даг?
Жителям усадьбы Тингфельт шутка понравилась, но о жителях Лаберга и особенно Ауднирова Двора того же нельзя было сказать.
— А вот и наш Хрунгнир, увенчанный славой! — вполголоса запел Равнир, завидев подходящую со стороны Лаберга толпу людей с черным быком позади. — Обладатель если не каменного сердца, то уж точно каменного лба! Как-то ему это понравится?
Равнир не даром беспокоился об успехе: ведь он все это и придумал. И произведенное впечатление не могло его не порадовать.
— Уберите эту дрянь! — возмущенно потребовал Ауднир, еще более разозленный самозабвенным хохотом брата и племянника. — Не позорьте перед богами наш поединок!
— Уберите! — Хельги хёвдинг тут же сделал знак рабам. И правда, не годится гневить богов таким издевательством. Тем более «поединщика» все уже увидели.
Снежного великана быстро разметали, позорную желтую лужу засыпали. По обе стороны от площадки рабы держали бычков, предназначенных в жертву. На жертвеннике Ворона уже был разложен огонь, и столб дыма поднимался к небесам, давая знать богам о скорой жертве. Жертвенник был сложен из крупных, плотно пригнанных один к другому валунов, и на него можно было уложить целого быка. Между камнями оставались узкие щели, по которым жертвенная кровь стекала в землю.
— А Восточный Ворон появится? — приставал к Ингъяльду Стрид, его восьмилетний сын. — А его можно будет увидеть?
— Не знаю, — отвечал Ингъяльд, не подозревая, что с не меньшим волнением его ответа ждет и идущая чуть впереди Хельга. — Он редко показывается. Только если ему уж очень нравится жертва. Или когда Один хочет подать какой-то знак.
— А правда, что он иногда бывает человеком? — спросила одна из девочек.
— Не знаю! — повторил честный Ингъяльд. — Я такого не видел. Я его и в виде ворона-то видел не больше трех раз, а человеком… Нет, уж это, скорее всего, болтовня.
Хельга не знала, что и подумать. Ей все еще казалось, что Хравн то ли приснился ей, то ли она выдумала его. Его облик, как она его запомнила, был так необычен, так не вязался с привычными лицами, даже с видом привычных мест, что в его существование сейчас не верилось. Верилось вечером, в сумерках, возле огня, когда углы кухни полны теней и весь мир за пределами светлого круга кажется таинственным, полным небывалого… Но не сейчас.
Тем временем Хельги хёвдинг вышел вперед. От волнения он разрумянился больше обычного: ему слишком редко случалось объявлять поединки и он тревожился, что не сумеет подобрать нужных слов для такого важного дела.
— Я, Хельги из рода Птичьих Носов, хёвдинг восточного побережья, объявляю всем людям, собравшимся здесь, о поединке между Аудниром сыном Гейрмода с Ауднирова Двора и Вальгардом Певцом с Квиттинского Севера! — начал он. — Объявляю также условия поединка. Если Вальгард будет побежден, то Ауднир волен убить его и владеть всем его имуществом или взять в рабы на десять лет. Если Ауднир будет побежден, то Вальгарду принадлежит часть его имущества, то есть два торговых корабля и товары стоимостью тридцать четыре марки серебра. После окончания поединка победитель принесет в жертву богам двух бычков. Свидетелями объявляю Гудмода сына Гейрмода из усадьбы Плоский Камень, Хальвдана хёльда из усадьбы Сенокос… А так же всех свободных людей, кто присутствует здесь! — выговорил наконец Хельги хёвдинг и облегченно вздохнул, чувствуя, что теперь ответственность снята с него одного и разделена между всеми.
Вальгард, стоявший у края площадки, едва ли слушал эту длинную речь и перечень незнакомых ему свидетелей. В новом шлеме, который ему подарил Хельги, со своим красным щитом, с секирой, грозно торчащей из-за пояса, с копьем в руке он выглядел воинственно и очень уверенно. Ауднир, стоявший напротив него через площадку, был вооружен богатым и красивым оружием, но лицо его, в противоречии с этим блеском, выглядело замкнутым и злым. Для Вальгарда бой был привычной стихией, в которой только и могли раскрыться его сила и достоинство, а для Ауднира — досадным, опасным и крайне нежеланным происшествием. Это не летний торг в Эльвенэсе, где ни один самый хитрый говорлинский купец не может его провести. Перед лицом настоящей опасности для жизни Ауднир чувствовал неодолимый ужас и разжигал в себе злость против северного наглеца, стараясь злостью заглушить страх. И всем, кто смотрел на него, делалось тревожно.