— А тут рыба, — бросила она из-за лошади. — Поди достань дров, можно похлебку сварить. Там есть какой-то котелок — если он не дырявый…
Вальгард пошел назад к опушке леса. Он никогда не возмущался и не кричал, что женщина не должна приказывать воину, если женщина говорила то самое, что и следовало. Раньше, в усадьбе, Атла и Вальгард не обращали друг на друга никакого внимания, а сейчас, оставшись вдвоем, поладили не так уж плохо.
Начало темнеть, и это было весьма кстати, потому что дым в светлом небе указал бы их убежище. Зато теперь в избушке стало так тепло, что Атла сбросила ненавистную накидку. Похлебка из ячменя и сушеной рыбы утешающе кипела в котелке, который оказался не слишком чистым, но целым. Помешав похлебку, Атла вздохнула почти с удовольствием и подцепила кусок рыбы ложкой. Ложка была совсем хорошая, липовая, только кончик длинной ручки слегка расщепился. Ложку им на одной усадьбе подарили сами хозяева. Это были хорошие люди, но ничего больше они сделать для гостей не могли.
— От моря пахло дымом, — сказал вдруг Вальгард. Он был немногословен и сидел с другой стороны от очага, бесстрастно выжидая, пока похлебка сварится.
Атла вскинула голову.
— Там, должно быть, усадьба, — продолжал Вальгард. — Тут на побережье живет много народу. Пойдем?
— А если это была их лошадь? — спросила Атла. Теперь, когда у нее было по мешку ячменя и рыбы, ей совсем не хотелось опять к людям. — Нам не слишком обрадуются. Обвинят в грабеже. Зачем нам это нужно?
— Я их не грабил. — Вальгард слегка пожал плечами. — Я им слова не успел сказать.
— А их ячмень мы съели, — ехидно заметила Атла. — А это то же самое. Можешь быть уверен, тамошний хозяин назовет это грабежом. Зачем нам это надо?
— Ты можешь пойти одна, — предложил Вальгард. Не так, чтобы он хотел избавиться от Атлы, но понимал, что ей не под силу скитаться без конца. — Тебя никто не видел. А здесь тихое место. Сюда фьялли придут нескоро. Если вообще придут.
— А чего я там буду делать, в чужой усадьбе? — враждебно спросила Атла, как будто Вальгард желал ей зла. — Чтобы хозяйка кидала мне кости, как собаке, а каждый жеребец из дружины смотрел на меня как на свою собственность? Вот еще! Переночуем тут, а потом пойдем дальше. Найдем другую усадьбу, подальше, и пойдем туда оба. Может, пустят.
Вальгард пожал плечами. Он мог предложить Атле что-нибудь, но решать предоставлял ей самой. Однако, раньше или позже идти к людям все равно придется. Они прошли половину полуострова от середины на восток, дальше — только море.
Помешивая похлебку, Атла гневно двигала ноздрями и поджимала губы, словно продолжала мысленно спорить. Она сама не слишком понимала, почему ей так противна мысль пойти поискать приюта в чужой усадьбе. Расставание со старой усадьбой Перекресток было слишком внезапным, и даже память о зареве пожара не могла убедить Атлу, что эта разлука бесповоротна. Искать себе новый дом означало признать прежний мертвым. Нет больше гридницы, где она днем пряла с женщинами шерсть, а вечером Орм и Виндир вечно ссорились из-за лучшего места и нередко завершали ужин дракой на общую потеху. Нет долговязого чудака Арне, который в эту зиму с чего-то вдруг начал к ней подлаживаться: за дурочку посчитал, что ли? Чье-то расположение к ней казалось Атле нелепостью и верным доказательством, что у того не все дома. И Арне погиб, так и не успев поумнеть. Нет кухни, где столом для рабов служил огромный черный камень. Рассказывали, что этот камень лежал себе и лежал на своем месте, а уж кухню, вместе со всем домом, построили вокруг него. Нет неряхи Асрид, которая никогда не закрывала дверь как следует и лишь добродушно махала рукой, когда женщины жаловались на сквозняк. И женщин этих тоже нет. Но образы были так живы и ярки, что хотелось оглянуться, пошарить вокруг: где ты, моя привычная, вечная жизнь? Прежняя вечность сменилась другой, но Атла еще была погружена в старую и нынешняя бесприютная жизнь казалась дурным сном, нелепой ошибкой. Казалось, что они отстали и сейчас догонят: и гридница, и черный камень-стол, и Асрид, и Арне…
По лицу Вальгарда было непонятно, о чем он теперь думает. Ему было лет под сорок, но за те четыре года, что он прожил в Перекрестке, его лицо с загорелой обветренной кожей, резкими морщинами на лбу и вокруг носа, с темной короткой бородой совершенно не изменилось, и казалось, что это лицо, как каменное, не изменится никогда. Вальгарда называли берсерком, но за четыре года ему не представилось случаев проявить себя. Он был очень спокойным человеком, но в его спокойствии чувствовалась такая мощь, что Атла не удивилась и сразу поверила его немногословному рассказу. Не только торговцы, но и иные воины могли бы бежать от него без памяти, поскольку сам его вид уже говорил об очень серьезных намерениях.
— А может, и здесь скажут, чтобы мы убирались прочь! — продолжала Атла через некоторое время. — Скажут, чтобы мы шли к троллям и им несли нашу неудачу. Тогда что?
— Пойдем, — не сразу обронил Вальгард, поскольку Атла ждала ответа.
— Куда? — с напористым вызовом не отставала она, словно желая, чтобы именно он, Вальгард Певец, ответил ей за злую судьбу. — К троллям?
— А хотя бы.
— И прекрасно! — со злым торжеством воскликнула Атла, как будто лучшего ответа не могла и желать. — Пойдем к троллям! Если им так хочется! Наша неудача! Болваны! Глупые, как треска! Они думают, что это наша неудача! Нет, это их неудача! — горячо кричала она, обращаясь не столько к Вальгарду, сколько к тем людям, которые остались позади и которым она не смогла этого высказать. — Она у нас общая! Боятся о нас запачкаться! Нет уж, если неудача пришла, то она достанет всех! Как ни запирай ворота! Мы-то пойдем к троллям, а вот они как тут останутся?
Ее голос странно дрогнул, и Атла замолчала. Вальгард поднял глаза от огня и посмотрел на нее. Девушка отвернулась от взгляда и, похоже, шмыгала носом. Вальгард молчал, не умея утешать, да и не считая нужным. Война одних людей лишила дома, а других сделала троллями. Слезы не разжалобят злой судьбы, а утешения не исправят. Но Атла зашмыгала носом впервые только сейчас, когда у них была крыша над головой, огонь в очаге и даже похлебка в горшке. Наверное, ее силы приближались к концу. Уж слишком убогим было их нынешнее счастье — крохотная дымная избушка, где в углах стоит вечный холод, а за стенами шумит чужой лес, засыпанный мокрым снегом. И безо всякой надежды на весну.