— Ладно, не кипятись, — собеседники брали себя в руки по очереди. — Значит, четыре к одному за конец…
Кубенин отставил остывший стакан, вылез из кресла и прошелся по кабинету.
— А один за тюрьму, — усмехнулся он.
— Почему за тюрьму? — поинтересовался ученый.
— А потому, дорогой мой человек, что приедет в четверг проверка, и обнаружит хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Потому что не обнаружит вообще ничего, кроме пустых помещений.
Артюхин удивленно уставился на генерала.
— Ты что, не подстраховался на случай?..
— Подстраховался, — перебил хозяин кабинета. — Есть комплект документов. И не мифические операции, это всё на раз проверяется. Почти правда. Научный эксперимент, исследование параллельных миров. Утверждено лично Андроповым и никем не отменялось. Тебя из-под удара выводит. Меня — вряд ли. Впрочем, наплевать. Застрелиться дело быстрое.
Кубенин вернулся в кресло и нажал кнопку на селекторе. Дождались, пока секретарша принесет еще чаю.
— Понимаешь, Коля. Это исчезновение — та же смерть. По сути, мы можем убить огромное количество людей. Но почему-то меня всё это не слишком волнует. Хрен с ним, с миром. И даже то, что среди этих людей оказываюсь я сам, дочь, внучка, как-то перестало давить. Наверное, перегорел за шестнадцать лет. Но вот Катенька… Не могу! Просто сердце заходится! Маленькая же совсем…
Теперь пол кабинета мерил профессор. Поднял глаза, посмотрел в лицо генералу.
— Знаешь что, Василь Иваныч! Собирай-ка манатки, бери правнучку, и чеши с парнями в прошлое, — он поднял руку, предупреждая возражения. — Знаю, что обуза. Одного младенца прикроют. А ты так и полезен будешь. Создашь при князе Игоре Главное Разведуправление при Генштабе. И сам Генштаб.
Кубенин молчал, уперев взгляд в столешницу. Потом поднял голову:
— Ты сам почему не идешь? — не дождался ответа и продолжил. — Вот именно, — вздохнул. — Нет, Коля. Если я убиваю миллиарды человек, то спасаться не имею права. И спасать семью тоже. Даже Катеньку, как бы этого ни хотелось…
Артюхин ушел не скоро. Успели еще поговорить о насущных делах. Вечером профессор улетал на базу, сделать за оставшуюся неделю предстояло немало.
А оставшийся в одиночестве разом постаревший человек, проводив гостя, вернулся за стол и, уставившись невидящим взглядом в потолок, еле слышно прошептал:
— Это будет не больно, внуча. Просто мы все исчезнем. И заметить не успеешь. И понять…
Ждан Ярославов самобега в личном пользовании не имел. Не потому, что не мог себе позволить. Мог и не один приобрести. Не самый бедный человек в Княжестве. Знатец предпочитал ходить пешком. И любил кордновскую подземку. Разве может какой-нибудь «Дон» или даже «Русич»[57] сравниться с ней по удобству? Тащишься по дороге, заполненной самобегами, стоишь перед каждым перекрестком… А в подземке хорошо. Прохладно, удобные сиденья, расслабляющее покачивание несущегося поезда, еле слышный перестук колес…
Хочешь — читай, хочешь — смотри новости. А как думается в пути!..
Сегодня Лютый размышлял, устроившись на пределе слышимости зерцала.[58] И закрыв глаза. Так, чтобы вроде и слышно, и не отвлекает. Мысли крутились вокруг последнего месяца, когда его вновь попросили вернуться на службу. Попросили, не приказали! Ждан мог и отказаться. Право имел. Тем более звали не в родную Знатницу, а к воинским! Никогда к ним не относился. Кроме срочной службы, конечно. Но мысль об отказе в голову даже не пришла. Лютый уже давно имеет полное право на заслуженный отдых, но…
А верно поступили, снизив срок обязательной державной службы[59] до двадцати лет. Людям иногда надо пожить и для себя. В молодости — некогда. Сначала учишься, потом в дружину, поиск места в жизни. Потом жены идут, дети… В старости — разве жизнь, если болячки одолевают. А они все равно победят, несмотря на все успехи лекарей. А когда тебе сорок пять или пятьдесят лет — самое оно. Дети выросли, Княжеству своё отдал. И по миру поездить можно, и чем-то другим заняться. Хоть фантастику пиши! Желание не пропало дальше работать — никто не мешает. Многие служат и по тридцать лет, и больше.
Но это лишь по зову сердца. Насущной необходимости нет. Производительность труда постоянно растет. И всё меньше и меньше нужно Княжеству рабочих рук. Сейчас можно большую часть населения освободить от работы. А кого в первую очередь? Самое логичное — тех, кто хорошо послужил. Нет, конечно, и молодых никто силой работать не заставляет. Не хочешь — не надо. Вот только никто тебя кормить не будет. Никаких «пособий по безработице».[60] Нужны деньги — два пути: служба и татьба. А к татям милосердия нет. Кто случайно ошибся, и преступление не слишком тяжкое, еще может малым наказанием[61] отделаться. А если что-то серьезное учудил, или по второму разу — пощады не будет.
59
Державная служба — работа в нашем понимании. В абсолютном большинстве случаев — на госпредприятиях, госсектор в экономике очень велик. Но и работа в других формах собственности засчитывается. До наработки стажа, достаточного для ухода на пенсию, служба считается «державной», после — «добровольной». Пенсия начисляется не по возрасту, а по стажу.
60
«пособий по безработице» — Ждан Ярославов перечитал Книгу и приложения к ней. Понятие «безработица» малознакомо в Княжестве. Понятие «пособие» — практически незнакомо, то, что мы называем зарплатой, жалованием, пенсией и пособием за уходом за ребенком в языке этого мира называется одним словом (которое надо придумать и вставить в этот комментарий). А идея платить деньги бездельникам для русичей просто дика.