— Отнеси мастеру Танейонду это.
— Ты больше на него не сердишься?
— Я и не сердился.
— Но тогда зачем приказал его высечь?!
В глазах мальчика вспыхнуло возмущение.
— Наказание, основанное на личной обиде, называется местью. Наказание за совершенный проступок, основанное на правилах и законах, можно назвать воспитанием.
— Но он уже и так взрослый! И соблюдает все законы. Зачем его воспитывать?
— Я воспитывал не его.
— Не его? — мальчик с недоумением смотрел на отца.
— Я дал урок всем остальным. Понимаешь меня? Щит господина — не сострадание, не жалость, а сила и справедливость. Ими защитишь себя и свой народ. Если тебя будут знать, как жалостливого слюнтяя, то все, вплоть до последнего пастуха, будут тебя использовать. Станешь в глазах людей справедливым господином с праведными мыслями — они пойдут за тобой и будут преданны до конца.
Агнар несколько минут помолчал, обдумывая сказанное. Потом качнул головой, давая понять, что усвоил урок, и принял из рук отца лекарство для кузнеца. Виго Таэрон с одобрительным прищуром смотрел на сына.
— Новости? — стараясь придать голосу больше взрослости и серьезности, Агнар указал взглядом на клочок бумаги на столе.
Виго оглянулся на клочок бумаги.
— С севера возвращается отряд твоего брата.
— Когда? — Агнар взволнованно подался навстречу.
— Будут дома через две недели. Ругар написал, что литтад Свортен серьезно ранен. Судя по донесению, с военной службой для него покончено.
— И что с ним станет? — с замиранием сердца спросил мальчик.
— Я уже нашел для него занятие. Он станет твоим личным наставником, когда поправится. Тебе восемь, самое время брать меч в руки.
— Отец! — Агнар просиял счастливой улыбкой.
— Тебе будет нужен товарищ и напарник. А в будущем — преданный оруженосец и умелый телохранитель. Как насчет Лейнолла? Вы с ним ровесники, он неглуп и силён. К тому же, война у него в крови.
— Что это значит? — Агнар удивленно взглянул на отца.
— Его отец хороший воин.
— Ты знаешь, кто его отец?!
— Один из гостей на нашем с твоей матерью свадебном пиру.
— И кто же?
— Я же сказал — воин. Других гостей у нас не было.
— Я-то думал, ты знаешь имя, — разочарованно протянул Агнар.
— Мне хватает того, что я знаю. Так же, как должно хватать и тебе.
Лицо княжича погрустнело.
— Разве он согласится после сегодняшнего?
— А разве ты обязан спрашивать его согласия? Ты господин. Просто прикажи.
— Это будет неправильно, отец, — подумав, нахмурился мальчик. — Как обиженный воин может быть верным? Я не буду приказывать. Я попрошу его.
Князь Таэрон скупо улыбнулся.
— Мне по душе твой ответ. Что ж, иди и спроси его.
Недолгую дорогу от замка к кузнице Агнар прошел неспешным шагом, погруженный в мысли, навеянные разговором с отцом. Он миновал непривычно тихую кузню, в которой сегодня не горел огонь, не пыхтели меха и не звенел металл. К дому мастера Танейонда княжич приблизился, внутренне трепеща и коря себя за неподобающее смятение перед лицом своего подданного. Из приоткрытого окна до него донеслись голоса. Агнар, не имея сил совладать с собой, одновременно робея и стыдясь, вжался в стену за ставней и прислушался.
— Я сам… виноват. Плохо подковал лошадь. Всё обошлось… Могло быть намного хуже.
В голосе кузнеца не звучало ни злости, ни обиды. Время от времени слова прерывались глубокими вздохами, как бывает, когда касаются больного места.
— Куда уж хуже… Выпороть тебя! Тебя! Лейнолл, еще воды! — женский голос принадлежал матери Лейнолла.
— Я получил по справедливости. Подкованная мной лошадь потеряла подкову и споткнулась. Я дурно сделал свою работу. И понёс должное наказание.
— Десятник Маттэс сказал, что лошадь потеряла подкову, потому что князь сломя голову нёсся на ней по каменистому склону, — высокий голос женщины дрожал от возмущения. — Удивительно, что она ноги себе не сломала. И шею князю. А жаль.
— Аннеке! — кузнец грозно прикрикнул на дочь.
— Что? — с надрывом откликнулась она. — Его сердце не знает ни прощения, ни милосердия!
— Не говори так. Он признал твоего сына законнорожденным. Наша семья получила дополнительный надел, а налоги скостили на целую четверть. Думаешь, много бастардов в других княжествах могут похвастаться таким отношением?
— Конечно, ведь я была кормилицей княжича! Я растила его сына, а он высек моего отца! Чести у него нет, вот что!
— Не тебе говорить о чести! — в голосе мастера Танейонда зазвенело железо. — Тебе свою честь следовало блюсти девять лет назад! Лейнолл, оставь всё и выйди прочь!