Это скорее походило на то, как если бы он пытался перевести для слушателя-человека мысли итрианского мозга.
Человек, чье изображение виднелось на экране, не возразил: «Ты мог бы остаться с семьей», как он это хотел сделать, повинуясь первому побуждению. Вместо этою Дэннель Холм спокойно сказал:
— Понимаю. Ты больше не Крис, ты — Аринниан. — Лицо его после этих слов как будто постарело.
Молодой человек был глубоко задет, но экран остановил движение его пальцев.
— Я навсегда останусь Крисом, папа, — сердито бросил он. — Но при этом я и Аринниан. И к тому же, если разразится война, нужно будет приготовить к ней чосы, не так ли? Я хочу помогать, я не улечу слишком далеко.
— Конечно. Счастливого пути!
— Передай привет маме и всем остальным!
— Почему бы тебе самому с ней не поговорить?
— Ну… э… я действительно очень спешу… и потом ничего особенного ведь не происходит. Я направляюсь в горы, как обычно, и… э…
— Конечно, — сказал Дэннель Холм. — Я им передам. А ты передай мой привет своим.
Второй марчварден Лаурпайской системы выключил свой фон.
Аринниан отвернулся от прибора. На мгновение он сморщился, нервно покусывая губу. Он терпеть не мог причинять огорчения людям, которые о нем заботились. Но почему они не могут понять? Их род называет это «становиться птицей», как будто процесс получения чоса явячется некоей модой тех, кто отрицает создавшую их расу. Даже сосчитать невозможно, сколько часов он провел, пытаясь убедить своих родителей и других родичей, мыслящих столь же ортодоксально, в том, что он расширяет и очищает свою человечность.
В памяти его возникла часть диалога:
— Пойми же, папа, две рясы не могут в течение поколений населять один и тот же земной шар без того, чтобы не проникнуться глубоким взаимным пониманием. Почему ты занимаешься небесной охотой? Почему Феруну подают вино за столом? Все эти символы имеют самое глубокое значение.
— Я все это прекрасно понимаю. Ты делаешь мне честь, считая меня наивным простаком, да? Суть в том, что ты совершаешь слишком большой прыжок!
— Из-за того, что я должен стать членом Врат Бури? Послушай, люди приняли чос столетие назад!
— Не в нынешнем его виде. И мой сын не был одним из них. Я бы… хотел видеть тебя, придерживающимся наших традиций.
— Кто говорит, что я их не придерживаюсь?
— Для начала, ты не повинуешься больше закону людей, ты повинуешься чосу и его обычаям… Ладно, все это прекрасно, если ты итрианин. Боже, ты же получил хромосомы. Те, кто их получил, никогда не смогут достичь полного согласия с другой расой.
— Проклятие! Я не претендую!..
Аринниан отбросил от себя это воспоминание, как будто оно было чем-то материальным. Он с благодарностью подумал о прозаических хлопотах сборов, которые его ожидали. Если он хочет достать Итрианских Гнезд до наступления темноты, ему уже скоро отправляться. Конечно, машина покрыла бы это расстояние меньше чем за час. Но кому хочется летать в оболочке из металла и пластика?
Он был наг. Те, кто жили как он, все более и более тяготели к отказу от одежды и использованию вместо нее разрисованной кожи. Но временами одеяния бывали нужны любому. Кроме того, итрианина редко можно увидеть без пояса и сумки. В пути будет холодно, а крыльев у него нет.
Он прошел по крошечной квартирке за плащом и ботинками.
Задержавшись у письменного стола, посмотрел на лежавшие на нем бумага: свою работу, тексты и справки, полученные из центральной библиотеки.
«Проклятие! — подумал он. — До чего же не хочется улетать сейчас, когда я почти понял, как доказать эту теорему».
Он достиг некоторых высот в математике, а мог бы достичь гораздо больших. Он часто думал о том, что тогда его разум мог бы испытывать тот итрианский экстаз, который испытывала его плоть, когда он находился в вышине. Тогда ему удалось бы пойти на компромисс, который примирил бы его с отцом. Он смог бы продолжать учебу, достиг бы своей цели и стал бы профессором математики. Чтобы получить все это, он должен был согласиться на определенную финансовую поддержку, хотя больше уже никто не надеялся, что он будет жить дома.
Остальную часть необходимой ему суммы приходилось добывать самому, и он отправился к итрианам в качестве охотника и пастуха.
Пряча улыбку, Дэннель Холм проворчал:
— У тебя светлая голова, сынок! Я не хочу видеть, как твой разум пропадает зря. В то же время он у тебя слишком загружен. Ты вечно сидишь за книгами, если не считать тех случаев, когда рисуешь или пишешь стихи, — и никаких физических упражнений. Кончится тем, что твое седалище выйдет за пределы стула, а ты этого и не заметишь. Думаю, что мне следует ощутить немного благодарности к твоим друзьям за то, что они сделали из тебя такого атлета!