— Я хотел встретиться с вами, как только услышал о вашем возвращении. Я окончил здешний университет, занимался историей. Попытка обобщения концепций всех мыслителей, рассматривавших корреляцию искусств с основными принципами общества.
Чантхаваар поднял одну бровь.
Его относительно простая одежда выделялась среди драгоценных и украшенных нарядов, искрившихся вокруг них.
— И вы достигли каких-то выводов, мой друг? — спросил он.
— Несомненно, сэр. Я обнаружил двадцать семь книг, которые сходились на мнении, что на стадии зрелости культура производит соответствующий тип искусства, простого и мощного. Сверхдекорированные, подобные нашему — признак вырождения государства, в котором сознание истощает дух.
— Ах, так. Встречали ли вы работу, в которой рассматриваются ранние стадии развития поселений на Торе, когда они боролись с природой и друг с другом и прославились, как самое драчливое племя во всей Вселенной? Типичные образцы их искусства перекручены и запутаны больше, чем виноградные лозы в винограднике. С другой стороны, в последние дни Марсианской гегемонии они пришли к ящичной простоте. Читали ли вы комментарии Сарду? Шимарип? Или девять кассет «Техники исследований»?
— Ладно, ладно, сэр. Я внесу их в мой список, но даже с работами, которые вы мне посоветовали, он не слишком внушителен.
Чантхаваар, явно наслаждавшийся собой, приводил множество примеров трехтысячелетней давности. Ленгли оказался предоставленным самому себе.
Какая-то весьма симпатичная женщина с глазами навыкате обняла его руками и сообщила, что восхищена, видя человека из прошлого, и что она уверена, что тогда была интересная эпоха, и люди тогда были мужественны. Ленгли почувствовал облегчение, когда остролицый пожилой человек отозвал её, и она ушла, надув губы. Ясно, что женщина занимала подчинённое положение в Технате, хотя Чантхаваар как-то упоминал о некоторых выдающихся женщинах-руководителях.
Затем он неуклюже поплёлся в буфет, где утешился вкусными блюдами и большим количеством вина. Как долго будет ещё продолжаться этот фарс? Каким-то образом он умудрился выбраться наружу.
А на улице было лето. Лето царило теперь на Земле всё время — планета вошла в межледниковый период, но с помощью человека, и в воздухе было больше углекислоты. Если бы ещё рядом была Пегги… Но Пегги умерла, и её нужно забыть. Он хотел побыть немного наедине с собой и с землёй, в которой она покоилась давным-давно.
Какой-то жалкий тип, невыносимо вежливый, обнял его руками за шею и стал расспрашивать о «спальной технике» в его эпоху. Вопрос решился легко: Ленгли отпустил его первым.
— Хочешь девочку? Ми-нистр Улион очень гостеприимен, правиль-но сделал, что пришёл, мы п-пока повеселимся, а потом цента-вриане разнесут всех нас в п-пыль.
— Это правда, — поддержал говорившего молодой человек. — Совершенно непонятно, почему мы поддерживаем с ними отношения. Это такие же люди, как вы. Могли бы вы драться в ваше время, капитан Ленгли?
— Если бы было необходимо, то мы дрались бы, — проговорил американец,
— Я так и думал. Живучая порода. Вы завоевали звезды, потому что не боялись лягнуть другого. Мы — нет. Мы стали мягкими здесь, в Солнечной системе. Скоро будет большая драка, самая большая за последнюю тысячу лет, а мы не знаем, как это делается.
— Вы служите в армии? — спросил Ленгли.
— Я?? — молодой человек выглядел удивлённым. — Наша армия — рабы. Их разводят и дрессируют для работы. Высшие офицеры — Министры, но…
— Ладно, а как вы оцениваете отношение вашего класса к службе?
— Ничего стоящего. Мы никуда не годны. И рабы-специалисты — тоже. Центавриане, хотя они называют себя свободнорождёнными, подходят для драки. Если бы мы могли…
— Сынок, — сказал Ленгли измученно. — Мог бы ты взглянуть на людей с расколотыми черепами, выпущенными кишками, рёбрами, торчащими сквозь кожу? Или в лицо человека, который пытается убить тебя?
— Нет… нет, конечно, нет. Но…
Ленгли пожал плечами. Он встречал таких и прежде, дома. Потом он пробормотал извинения и побрёл прочь. Блостейн последовал за ним, и они перешли на английский.
— Где Боб? — спросил Ленгли.
Блостейн оскалил зубы.
— Когда я видел его в последний раз, он втрескался по уши в одну из местных девиц. Миленькая крошка. Может, он натолкнулся на хорошую идею?
— Для него, — продолжил Ленгли.
— Но не для меня. Не сейчас, по крайней мере, когда-нибудь, — Блостейн выглядел усталым. — Ты знаешь, я думал, что все, что мы знали, вдруг может исчезнуть, человеческая раса научится каким-то образом компенсировать свои чувства. Я был пацифистом, просто потому, что мог ощущать кровавый, безмозглый фарс, как никто другой, — Блостейн тоже был немного пьян. — А решение оказалась так просто. Оно прямо перед тобой. Мировое правительство с зубами. Это все. Нет больше войны. Не расстреливают людей. Не грабят источники сырья. Не расстреливают и не сжигают маленьких детей. Я думал, что нашей тупоумной расе за те пять тысяч лет вколотили какой-то урок здесь, дома. Вспомни, ведь на Холате никогда не было войны. Почему мы так глупы?