- Ну. На самом деле, пока вы говорили, я раздумывал, как полководец - я имею в виду Велисария - действовал в случае с кушанами. Во втором случае я имею в виду - не в первом, когда он хитростью заставил Венандакатру не использовать их в качестве стражников, а в другом, когда он... Ну, они охраняли нас, но не знали, что императрица - я имею в виду Шакунталу, не Феодору - была спрятана... ну...
Он замолчал, запутавшись. Затем сделал глубокий вдох. Парень слегка дрожал.
- Я имею в виду, что меня тогда поразило, как полководец использовал мед вместо уксуса.
Антонина вздохнула. Слегка расслабилась.
- Ты получаешь повышение, - проворчала она. - Ты теперь трибун Менандр.
Потом она посмотрела на других представителей командного состава. Ее глаза больше не горели. Но они были очень-очень холодными.
- Вот что вы сделаете. Вы найдете жен и дочерей, а также сыновей, отцов, матерей, братьев, а также двоюродных и троюродных и каких-нибудь еще братьев и сестер тех солдат, которые сейчас находятся в этой крепости.
Она сделала глубокий вдох. Глаза были холодными как лед.
- А если точнее, ты вы и ваши катафракты отправитесь сопровождать рыцарей-госпитальеров, пока они ищут всех этих родственников. Вы и ваши солдаты будете стоять рядом и выглядеть такими сладкими и вежливыми, как мальчики, поющие в алтаре, - или я сожру ваши кишки на завтрак - пока рыцари-госпитальеры убеждают семьи солдат, что потенциально ужасная ситуация для их мужей, отцов, сыновей, братьев, а также троюродных, четвероюродных и прочих родственников - будет разрешена, если семьи вернутся в свои дома и снова откроют магазины. И - самое главное - начнут готовить еду.
- Готовить еду? - подавился Гермоген.
- Да. Еду. Много еды. Большие блюда, какие я помню с тех лет, как жила здесь. Блюда со специями. Блюда, которые ты чувствуешь, находясь в миле от места приготовления.
Она посмотрела на крепость, все еще улыбаясь.
- Пусть солдаты уловят запахи приготовляемых домашних блюд пока жуют галеты, выдаваемые в гарнизоне. Пусть они думают о своих теплых постелях с женами в них, пока спят на жестких матрасах - и это в лучшем случае, скорее они спят просто на каменном полу или земле в полном вооружении. Пусть они думают о своих маленьких магазинчиках и обещаниях тестей оставить им эти магазинчики в наследство, пока Амброз выступает с речами.
- Они никогда на это не согласятся! - прокричал Ашот. - я имею в виду жен и дочерей. И их семьи.
Он расправил плечи и смело посмотрел на Антонину.
- Они не вернутся. Пока мы здесь. Я бы сам, черт побери, не стал возвращаться.
Она холодно улыбнулась.
- Вот в это я верю. Именно поэтому вас здесь не будет. Ни тебя, ни твоих катафрактов. Ни Гермогена, ни его пехотинцев. Я сама буду здесь в качестве гарантии. Их заложница, если они хотят так на это смотреть.
- Что? - воскликнул Гермоген. - Одна?
Внезапно на лицо Антонины вернулась обычная теплая улыбка.
- Одна? Конечно, нет! Что за глупость. Со мной останутся мои гренадеры. Вместе с женами и детьми.
Теперь все офицеры уставились на Евфрония. Молодой сириец встретился с их взглядами и расправил плечи. С улыбкой.
- Отличная мысль. Никто не будет беспокоиться, что мы кого-то изнасилуем. - Он содрогнулся. - Боже, да моя жена тогда убьет меня.
Ашот повернулся к Антонине. Невысокий, мускулистый армянин практически выпучил глаза.
- А если Амброз устроит вылазку? - спросил он. - Как ты думаешь, твои гренадеры - сами по себе - смогут противостоять ему?
Антонина не колебалась ни секунды.
- На самом деле - да. По крайней мере, здесь. Она показала на ведущую к крепости магистраль.
- Мы на открытой местности, Ашот. Амброз может добраться до меня только двумя путями. Во-первых, послать своих людей по всем небольшим петляющим боковым улочкам. Тогда мои гренадеры абсолютно точно смогут противостоять ему... На такой-то местности.
Все офицеры качали головами. Ни одному катафракту даже в голову не придет направить лошадь в броне по подобному муравейнику.
- ...или он может сделать массированный бросок копьеносцев - по этой дороге. Что он и сделает, если вообще что-то предпримет. По этой прекрасной дороге, которая достаточно широка, чтобы искусить всадника, но недостаточно широка для маневров.
Антонина очень одобрительно и одновременно снисходительно улыбнулась и взглянула на дорогу, о которой шла речь.
- О, да, на такой местности мои гренадеры превратят его в фарш. Она встала в седле, чтобы выглядеть как можно выше. Конечно, больших результатов не достигла.
- Делайте, как я сказала.
Ее офицеры поспешили подчиниться, больше не возражая.
Возможно, из-за железа в ее голосе, когда она отдавала приказ.
Но возможно - только возможно - потому, что когда она встала в седле, от ее кирасы отразилось яркое египетское солнце, причем под таким углом, что на мгновение ослепило весь командный состав. И маленькая женщина показалась великаншей.
* * *
К полудню следующего дня первые семьи стали потихонечку возвращаться в Никополис. Антонина приветствовала их из шатра, который по ее приказу установили как раз в центре главной магистрали.
Первые прибывающие робко подходили к ней. Но обнаружив, что легендарная Антонина, та, которая так умело владеет кинжалом, при личном общении оказалась очаровательной и во всех отношениях приятной женщиной, они вскоре стали расслабляться.
К закату вернулись сотни жителей и начали постепенно общаться с гренадерами. Теперь все сирийцы научились разговаривать по-гречески, даже если многие из них и говорили плохо. Поэтому они были способны общаться с семьями солдат. Родным языком большинства этих людей был коптский, но, как и обычно в Александрии, они также бегло говорили по-гречески. Г К утру следующего дня семьи солдат уже чувствовали себя вполне свободно рядом с гренадерами. Да, мужчины пугали, вооруженные таинственным новым оружием, о котором столько говорят. Но их жены оказались самыми обычными, даже если они и иностранки, как и дети. И сложно - на самом деле невозможно - каменеть от ужаса при виде мужчины, играющего с собственным ребенком, или того, которого ругает жена.
К концу второго дня вернулась половина жителей Никополиса. Присутствие Антонины, заверения, соединившиеся с беспокойством об их бизнесе и собственности, оказались тем, против чего не Устоять.
На утро следующего дня Антонина объявила пир. За ее счет. Продукты покупались по всему городу. Огромная магистраль - не более чем в трехстах ярдах от крепости - превратилась в место огромного пикника, длившегося весь день.
По мере того как пикник продолжался, некоторые из жен солдат гарнизона стали приближаться к крепости. Звали мужей.
Начались первые переговоры - в некотором роде. Солдаты стали спускать вниз со стен корзины, привязанные к веревкам. Еда отправлялась наверх, чтобы немного разнообразить сухое гарнизонное меню. Вместе с этими вкусными посылками отправлялись слова жен, которые те выкрикивали снизу. В некоторых случаях ругательные. В других просящие. В некоторых похотливые.
Наблюдая из своего шатра, Антонина смотрела на каждую корзину, как на попавшее в цель пушечное ядро. На каждое слово жены, как мину, заложенную сапером.
Она откинулась на спинку дивана, окруженная небольшой ордой женщин Никополиса, которые приняли ее, как святую покровительницу, и наслаждалась моментом.
"Маленькие победы из больших. Мужчины. Ха!"
* * *
На пятый день "осады" начались первые настоящие проблемы. Когда одна из жен приблизилась к крепости - теперь это стало частью ежедневного ритуала небольшая группа офицеров прорвалась сквозь толпу солдат, стоявших на крепостной стене.
Офицеры и солдаты обменялись угрозами. Затем один из офицеров со злостью выхватил лук одного из солдат и сам решил выпустить стрелу в женщину, стоявшую на улице внизу.
Стрела не попала по цели. Женщина удивилась, закричала, пришла в ярость. И оказалась в гораздо большей опасности после следующего "подарка" со стены.