На этот раз не удастся удивить малва никакими хитрыми маневрами со скрытыми войсками. Только не в этот раз.
- В таком случае нам придется полагаться на твой главный план, - сказал шахрадар и вздохнул. - Потери будут высокими.
Велисарий сжал челюсти.
- Да, будут. Но я не вижу другого выбора.
Баресманас повернул голову и уставился на запад. На другой стороне реки располагался огромный лагерь, где обустроились Ормузд вместе с двадцатью тысячами копьеносцев и лучников. Они прибыли неделю назад. Даже на таком расстоянии Баресманас видел шатер Ормузда, который возвышался над менее изысканными шатрами его солдат.
- Если он не...
- Он - да, - уверенно сказал Велисарий. И хитро улыбнулся. Широко улыбнулся. - Ормузд поставил свой лагерь там - вместо того чтобы дальше вниз по реке.
Баресманас кивнул и нахмурился.
- Свинья, - проворчал он. - Вверх по дамбе, где он поставил лагерь, не перебраться через Евфрат достаточно быстро, чтобы прийти тебе на помощь, если она тебе потребуется. Ему следовало встать лагерем в нескольких милях вниз по реке, где практически сухое русло.
Велисарий покачал головой.
- Ни одного шанса, Баресманас. Тогда его войска приняли бы на себя главный удар врага. В то время как сейчас...
- Они не участвуют в действиях, - завершил фразу шахрадар. - Малва это тут же поймут и сконцентрируют на нас большую часть своих сил. Им только потребуется держать небольшой отряд на тот случай, если вдруг Ормузд решит атаковать их слева.
Велисарий рассмеялся, делая таким образом понятным свое мнение насчет вероятности массированной вылазки войск Ормузда. Сводный брат персидского императора явно надеялся сидеть на месте, пока римская армия и армия малва выясняют отношения на другом берегу Евфрата.
- Как он это объяснил? - злобно спросил Баресманас. Велисарий пожал плечами.
- По правде говоря, ему не пришлось ничего объяснять. Я не настаивал, Баресманас. Я хочу, чтобы он оставался там, где он сейчас.
Баресманас нахмурился сильнее. Разумом шахрадар понимал стратегию Велисария. Однако эмоционально арийский благородный господин все еще давился от мысли на самом деле использовать ожидаемое предательство другого ария. И, ни больше ни меньше, из династии Сасанидов.
Баресманас посмотрел на римского полководца.
- Иногда я забываю, насколько невероятно хладнокровно ты можешь убивать, - пробормотал он. - Я не могу назвать никого другого, кто разрабатывал бы план сражения, ожидая предательство союзника.
Брать такую возможность в расчет - да, это делает любой здравомыслящий полководец, когда сражается совместно с иностранными союзниками. Но планировать... Нет, больше! Строить ради этого планы!
Баресманас замолчал и покачал головой. Велисарий со своей стороны ничего не сказал. На самом деле сказать было нечего. Несмотря на множество сходных черт, они с Баресманасом кое в чем расходились так, как только могут два человека.
Несмотря на всю свою образованность и благородство, Баресманас в глубине души все еще оставался тем человеком, который провел детство, восхищаясь персидскими копьеносцами и лучниками. Провел много часов в юности, наблюдая за дехганами на тренировочных полях обширного поместья отца, когда они демонстрировали высшее мастерство, как всадники-лучники.
В то время как Велисарий, несмотря на все свои уловки и умения, все еще - в глубине души - оставался тем же человеком, который провел детство, восхищаясь фракийскими кузнецами. Он провел многие часы детства, наблюдая за кузнецами на скромной усадьбе своего отца, демонстрировавшими свое - пусть и более скоромное - мастерство, однако более мощное. Люди умирают от стали дехганов. Но люди живут благодаря железу кузнеца.
Однако даже мальчиком Велисарий обладал хитрым и тонким умом. Поэтому когда другие мальчики восхищались силой кузнеца, хватая в благоговении воздух, когда огромный молот с силой опускался на наковальню, Велисарий видел истину. Кузнец был сильным человеком по необходимости. Но хороший кузнец делал все возможное, чтобы эту силу экономить. Раз за разом мальчик Велисарий видел, как хитро кузнец ставит раскаленный металл и как точно рассчитывает удар молотом.
Поэтому он ничего не сказал Баресманасу. Сказать было нечего.
* * *
Несколько минут спустя Маврикия позвал один из трибунов - возникла какая-то проблема. Маврикий ушел с вершины искусственной горы. Велисарий с Баресманасом остались там вдвоем, изучая огромную силу малва, которая приближалась к ним.
Они не разговаривали. Если только обменивались время от времени профессиональной оценкой диспозиции вражеских сил. По этому вопросу они всегда соглашались. Неудивительно. Если Баресманас и не обладал чистой военной гениальностью римского союзника, он все равно был опытным и компетентным полководцем сам по себе.
Однако, несмотря на всю искреннюю дружбу и во многом сходные взгляды, две совершенно разные души по-разному готовились к предстоящей битве.
Один, арийский шахрадар - благороднейший человек из благороднейшей семьи самой благородной в мире нации - искал силу и смелость в этой самой благородной крови. Искал ее, находил и ждал сражения со спокойной уверенностью, полагаясь на свою доблесть и честь.
Другой, фракиец, рожденный в одном из самых низших слоев римской вульгарной аристократии, никогда не думал о благородстве. Ни разу не подумал о доблести и чести. Он просто ждал наступающего врага, спокойно, терпеливо, как кузнец ждет, пока металл не согреется в печи.
Ремесленник, занимающийся своим делом. Ничего больше.
И ничего меньше.
Глава 31
Александрия.
Осень 531 года н. э.
- Это сумасшествие! - закричал один из гимнасиархов. Плотный мужчина стоял в первом ряду небольшой толпы, собравшейся в зале для приемов. Все остальные тоже были мужчинами, причем богато одетыми, большинство - такими же толстыми.
Городской совет Александрии.
- Сумасшествие! - эхом повторил еще один член совета.
- Безумие! - прокричал третий.
Антонина не была уверена насчет титулов этих господ. И ее они не волновали. Специфические титулы не имели значения - это только устарелая традиция, идущая с ранних веков империи, когда городской совет на самом деле обладал властью. В современной Александрии членство в совете являлось просто вопросом социального престижа. Реальная власть находилась в руках префекта претория, командующего египетской армией и, больше всего, - патриарха.
Ступив на берег, войска Антонины тут же захватили дворец, располагавшийся недалеко от гавани. Она даже не была уверена, чей он. Владелец пустился в бега до того, как она и ее солдаты заняли здание. Убежали и слуги.
Все многочисленные монархи, которые правили Египтом восемьсот шестьдесят два года с основания Александрии, строили по собственному дворцу. Город был уставлен великолепными дворцами. На протяжении веков большинство этих царских дворцов стали частными резиденциями греческой знати, занимающей в городе определенное положение.
Только Антонина обосновалась во временном штабе, как перед дворцом появился городской совет в полном составе, требуя права представить петиции и рассказать о проблемах. Она пригласила их войти - более сотни важничающих господ - просто чтобы прощупать отношение высших слоев общества Александрии. В течение десяти минут после того, как они ворвались в зал для приемов, они ясно показали свои чувства. Следующим образом. Первое. Империей правит сумасшедшая.
Второе. Сумасшедшая императрица послала еще одну сумасшедшую, чтобы распространить сумасшествие и в Александрии.
Третье. Они, с другой стороны, не сошли с ума.
Четвертое. Они не станут терпеть сумасшествие.
Пятое. Конечно, сами они даже не подумают применять насилие по отношению к императрице и ее представительнице - пусть такой мысли ни у кого не возникает - даже если эти двое и являются двумя спятившими женщинами. Но...