Капо добросовестно передал Дону Марио и ту просьбу. Позже, расспросив капо поподробнее, Дон Марио объяснил ему что этим людям на самом деле не нужны были ни носки, ни картинки что они просто издевались над ним. Лицо капо вспыхнуло от гнева, но Дон Марио сказал:
– Достаточно, не будем создавать себе ненужные трудности Я сам займусь этим.
Итак, Дон Марио послал своего советника, дав ему наказ, как следует объяснить Римо Беднику, что великий дон хотел бы ему по возможности помочь. Что великий дон не привык повторять свои просьбы по несколько раз. Что великий дон не может позволить, чтобы на его территории совершались какие-то неизвестные ему операции. Что дон, если надо, готов, в свою очередь, обеспечить необходимую дополнительную защиту. Он допускает, что их бизнес мог бы дополнять друг друга. Дон не останется в долгу. Дон рассчитывает на взаимное уважение и, как минимум, на встречу. Об отказе не может быть и речи.
Советник вскоре вернулся в хорошо охраняемую дом-крепость Дона Марио Панца. Вид у него был удрученный. Со всем должным уважением он передал Дону Марио ответ на исключающее возможность отказа предложение «нет».
– И это все, что сказал Римо Бедник?
– Нет. Он добавил: «Может быть когда-нибудь потом».
– Понятно.
– А слуга-азиат интересовался, почему до сих пор не получил портрет Реда Рекса с автографом.
– Ясно. Они продолжают над нами смеяться. Что ж, возможно, мы сами виноваты. Мы еще не объяснили им должным образом, что нас следует уважать. А этот слуга-азиат? Кто, наш мистер Бедник очень к нему расположен?
– Полагаю, что так, Дон Марио. Я никогда не видел, чтобы он прислуживал, и к тому же он постоянно без всякого стеснения перебивает мистера Бедника.
– Значит, это не слуга.
– Думаю, вы правы, Дон Марио.
– Он старый?
– Очень.
– Крепкого телосложения?
– Он потянет на девяносто фунтов, если набьет карманы свинцом.
– Понятно. Так вот, я придумал, как показать мистеру Беднику нашу силу и власть, да так чтобы он понял, что мы можем уничтожить его, если только захотим, и что не остановимся ни перед чем, чтобы добиться своего. И тогда он не замедлит сюда явиться, дрожа от страха.
Советник кивнул, а когда его ознакомили с планом Дона Марио, в очередной раз восхитился блеском ума, глубоким знанием человеческой психологии, мудростью и даром предвидения своего дона.
– Великолепно, Дон Марио!
– Тщательно продумано, – сказал Дон Марио.
– Да, чуть не забыл, – спохватился советник, – они просили передать вам вот это.
Он вынул из портфеля цветок лотоса и протянул его Дону Марио. Тот, глядя на цветок, задумался.
– Они сказали вам что-нибудь, вручая цветок?
– Да. Старик заявил, что хотел бы в обмен на него получить подписанную фотографию…
– Да, да, да… Хватит! Я сыт ими по горло! – воскликнул Дон Марио с несвойственным ему гневом: значит, они продолжают оскорблять его. И швырнул цветок в мусорную корзину. – Пришли ко мне Рокко. Да, Рокко. И еще троих. Чем бы они сейчас ни занимались. Рокко!
Советник наклонил голову. Ему придется говорить с Рокко, и, хотя они были на одной стороне, перспектива встречи с ним внушала ужас. Этот человек-гора уже одним своим видом внушал ужас, и даже просто приблизиться к нему было совсем не легко.
Когда Рокко пришел к Дону Марио, тот стоя приветствовал своего верного заплечных дел мастера Рокко, как крепостная башня, возвышался над доном. Лицо – словно каменный утес, ручищи – лопаты, грудь – как холодильник, а глаза – бездонная тьма потустороннего мира.
– Я хочу высказать тебе уважение, Рокко, – сказал Дон Марио.
– А я почитаю за великую честь быть принятым вами, Дон Марио, – сказал Рокко.
Потом Дон Марио объяснил Рокко, что предстоит сделать, потому что Рокко нужно было все объяснять очень подробно и терпеливо. Ему будут помогать трое: один – на карауле, другой должен держать старика, третий орудовать веревками. Если посреди ночи мистер Бедник вдруг проснется, то ему надо дать сначала увидеть лицо Рокко, а уж потом погрузить в сон.
– Только на одну ночь, Рокко, не навсегда, – нервно втолковывал Дон Марио, – только на эту ночь. Он нам нужен. У него нужные мне секреты. Ты понимаешь? Он должен проспать только одну ночь. В качестве личного мне одолжения, Рокко. Только одну ночь.
Отпуская Рокко, Дон Марио повторил ему вдогонку:
– Только на одну ночь, Рокко. В этом весь смысл.
Проводив Рокко, Дон Марио улегся в постель в своей спальне, под защитой телохранителей. Его дом также был надежно защищен кольцом домов поменьше, в которых жили его люди, и высокой каменной стеной. В полной безопасности от всех превратностей судьбы. Мистеру Беднику спокойного сна грядущая ночь не сулила. Проснувшись, он увидит своего слугу висящим со связанными руками и ногами над его кроватью. Скорее всего, бедняга останется жив, но всем своим видом убедительно докажет Римо Беднику что дон при желании может с необыкновенной легкостью его убить. И Римо Беднику будет ясно, что дон без колебаний пойдет на это. Дон Марио был не совсем уверен только в одном – в Рокко. Но Рокко предупрежден, и в последние несколько лет он не давал дону повода для недовольства. За эти годы он не смог сдержаться только дважды.
В предвкушении успеха задуманной им операции по устрашению Римо, Дон Марио скользнул под одеяло. Один. Он заснул глубоким, безмятежным сном человека, довольного собой. Он спокойно проспал всю ночь, однако, проснувшись наутро, почувствовал что что-то не так. Большой палец ноги коснулся чего-то мягкого и нежного, как лепесток. Но откуда взяться в его постели цветку? Он поводил ногой под одеялом и нащупал какую-то липкую влагу на простыне и нечто холодное, вроде комка глины. Нет, вроде печенки. Дон Марио откинул одеяло. Увиденное повергло его в такой ужас, что он завопил во весь голос, подобно перепуганному до смерти ребенку:
– А-а-а-а!!!
Пронзительный крик переполошил дремавших за дверью спальни телохранителей и взорвал предутренний покой крепости, в неприступности которой никто не сомневался. На крик сбежалась вся многочисленная охрана, но Дон Марио запретил входить в спальню. Нельзя, чтобы кто-либо стал свидетелем его унижения – в его кровати лежала голова гиганта Рокко с цветком лотоса во рту.
В полдень, когда Ред Рекс в очередной раз отверг просьбу дать автограф, технический персонал студии прервал съемку и объявил забастовку. Ему весьма прозрачно намекнули, что стоит подписать фотографию, и запись немедленно возобновится.
Итак, взглянув в сотый раз за этот день на свою фотографию, Ред Рекс покорился злосчастной судьбе.
– Хорошо, кому я должен это адресовать?
– Пишите, я буду диктовать, – сказал выступивший вперед коренастый детина. – «Чиуну – мудрейшему, удивительнейшему, мягкосердечнейшему, нежночувствительнейшему человеку. С вечным уважением. Ред Рекс».
– Вы шутите?
– Или все это слово в слово будет на фотографии, или на твоей физиономии.
– Вы не могли бы продиктовать текст еще раз?
– Кхм… «Чиуну – мудрейшему, удивительнейшему…» Написал «удивительнейшему»? «…мягкосердечнейшему, нежночувствительнейшему человеку. С вечным уважением. Ред Рекс»
Ред Рекс расписался и театральным жестом вручил собственную фотографию с этим нелепым автографом дикарю, от которого к тому же и запах исходил скверный.
– Ага. О! – сказал тот. Надо еще добавить «скромнейший».
– Вы не говорили этого.
– Ну и что? Мы хотим, чтобы оно было.
– Скромнейший Ред Рекс или скромнейший Чиун?
– Чиун. Впиши это между «мягкосердечнейшим» и «нежночувствительнейшим».
Фотография с автографом и две тысячи четыреста пар темных носков были незамедлительно доставлены в дом, расположенный в том районе Куинса, где обычно селятся представителя среднего класса.
Когда Чиун увидел фотографию с продиктованной им когда-то надписью, о чем он успел уж забыть, из его старческих глаз выкатилась слезинка.
– Чем знаменитее, тем они добрее, – сказал Мастер Синанджу.
Позднее он поделился этим наблюдением с Римо, но тот не проявил никакого интереса. Он собирался к инспектору Уильяму Макгарку, чтобы выйти на что-нибудь конкретное, и даже не поинтересовался, откуда у него в спальне взялись 4800 черных носков.