Ещё минут через десять я поднялся со скамьи.
Некоторым усилием воли я выровнял свои мысли, а были они о том, что у каждого своя дорога, свои надежды и оправдания, но не стоит пытаться кого-то сегодня впихнуть в мою колею. Особенно в этот тихий и, судя по всему, солнечный октябрьский день.
«Пресвятая Богородице, спаси нас!»
В 6–25 я стоял на стоянке. Собранный морально и материально и, по-моему, готовый ко всему. «Показчик» заметно нервничал и, как обычно, жаловался на свою память. Улыбчивые ребята из спецназа, прижав его своими плечами с двух сторон на заднем сиденье «десятки», буднично проинструктировали всех на случай непредвиденных ситуаций, и мы двинулись навстречу неведомому.
Более спокойной поездки по этим неспокойным местам я вряд ли припомню. Всё прошло без каких-либо затруднений и препятствий, словно «зелёный светофор» в этот день вообще не переключался.
Вечером, ступая по бетонным плитам в сторону своего вагончика, я про себя уже прокручивал будничный доклад о проделанной работе. А вот где-то в душе я немного радовался за себя, понимая, что это испытание я прошёл и сам с собою остался честен, слава Богу…
У той самой скамейки стоял весёлый гам. Сигаретный дым, вылетая из тени, растворялся в остывающем воздухе. А мне навстречу по-дружески улыбались прищуренные глаза тех, кого этим ранним утром я не решился будить.
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда её вела!..
Но стали ж мы пятою твёрдой
И грудью приняли напор
Племён, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Ступайте ж к нам: вас Русь зовёт!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведёт:
Через её шагнёте кости!..»
Сбылось — и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.
В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали;
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжём Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.
Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Ещё ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Ещё ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Её, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!
А вкруг её волненья пали —
И Польши участь решена…
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,
Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.