В своём мире, ставшем чёрно-белым, он привык закапывать правду и собственную боль, надеясь, что эта боль рассосётся. Он и его супруга не хотели, чтобы их отношения распались. Выражаясь своими словами, можно сказать, что доминанта, образовавшаяся во время пыток, включалась и во время семейных разговоров. Во время допросов Эрик настраивал себя на то, чтобы не сдаваться, и этот же стиль поведения «включался» и во время обычных разговоров с супругой.
Такая точка зрения может быть подкреплена словами самого Эрика, который привёл рефлексию одного специалиста на свою персону. Этот специалист отмечал в отношении Эрика, что ему «впервые попался пациент со столь непроницаемой физиономией, по которой невозможно прочитать мысли». Можно предположить, что доминанта, внешним выражением которой и стало нарастание на лице этой маски, сформировалась во время допросов.
Эрик не знал, что предпринять в создавшемся положении. Себя он видел типичным бывшим военнопленным, который, если и расскажет о прошлом, то только «собратьям по несчастью». «Умалчивание превращается во вторую натуру, в щит, которым прикрываются от тех лет, и это вдвойне справедливо в случае жертвы пыток». Ему понадобилось проделать долгий путь, чтобы «взглянуть воспоминаниям в глаза».
Эрик отметил в своей книге[11] участливое отношение к нему миссис Бамбер, директора «Медицинского фонда помощи жертвам пыток». Миссис Бамбер, писал он, «была воплощением участливой неторопливости, и как раз это-то произвело на меня самое глубокое впечатление. Словно у неё имелось бесконечно много времени, неограниченные запасы терпения и сострадания». Эрик был потрясён, впервые увидев, что его слова не должны утонуть в текучке повседневности, наконец-то он встретил человека, у которого нашлось на него время.
Хелен Бамбер, ещё будучи юной девушкой, выслушивала ужасные рассказы заключённых концентрационных лагерей. Она поняла, «до чего важно дать людям выговориться, насколько могучей силой обладает искусство слушать другого человека».
Со временем Эрик узнал, что переводчик, чей голос звучал во время пыток, жив. Желая отомстить, Эрик отправляется на встречу с Нагасэ, так звали переводчика. Нагасэ также мучили кошмары, он был охвачен внутренней пустотой, с которой он пытался бороться тем, что рассказывал об ошибках войны, участником которой он стал.
Прощать его Эрик был не намерен, у него созревал план мщения. Хелен Бамбер призывала Эрика не зацикливаться на идее убийства, ссылаясь на то, что «медицинская литература пестрит примерами того, как американские ветераны Вьетнама получают новые психологические травмы, столкнувшись с яркими напоминаниями о своём военном прошлом».
Во время встречи с Нагасэ Эрик не стал его убивать. Напротив, он зачитал ему заранее составленное сообщение, в котором извещал японца, что прощает его. После состоявшейся встречи он почувствовал, что «совершил нечто такое, о чём и мечтать не смел. Состоявшаяся встреча превратила Нагасэ из ненавистного врага, дружба с которым немыслима, в побратима». «Если бы, — писал Эрик, — лицо одного из моих мучителей так и осталось безымянным, если бы я не сумел увидеть, что за этим лицом тоже стоит разбитая жизнь, прошлое так и продолжало бы наносить мне бессмысленные визиты через кошмары. Я доказал самому себе, что недостаточно только лишь помнить, если это заставляет тебя зачерстветь в ненависти».
«Нельзя, чтобы ненависть была вечной», — этими словами Эрик ответил на сомнения своей супруги. Супруга во время посещения военного мемориала, указывая на количество могил, спросила, правильно ли то, что они делают (прощая Нагасэ). «Нельзя, чтобы ненависть была вечной», — реализацией этих слов на практике, во время встречи с Нагасэ, был перечёркнут травматический опыт с почти что сорокалетней историей.
Травматическая доминанта Эрика визуально представлена в фильме, созданном по одноимённому роману. В доме Эрика была специальная комната, в которой он предавался воспоминаниям по принципу «я и моё горе». Доминанта росла, крепла и… перестала существовать, как только появилась новая, бодрая доминанта. Если этого исхода к конструктиву не происходит, то человек так и остаётся в капсуле вечно повторяющегося дня.
Опыт, в чём-то близкий опыту Эрика, было дано пережить Юрию Шевчуку, лидеру группы ДДТ. Юрия во время войны в Чечне не пытали, с опытом Эрика история Юрия роднится тем, что обе истории можно включить в явление, которое называют военным синдромом (боевая психическая травма).