Здесь ради краткого примера можно упомянуть имена простых русских женщин, репрессированных в годы гонения на веру. Анастасия Кузьминична Мишина, состоявшая членом общины верующих, была арестована в 1945 году. «В это время судили группу пензенских верующих, некоторых из них уже приговорили к расстрелу. Анастасию заключили в одну камеру с пензяками, и она сказала, что осуждённые на смерть останутся в живых. Это было невозможно, но подвижница всю ответственность за пензенских верующих взяла на себя, и расстрел заменили заключением. В пензенской тюрьме верующие пели духовные песни, молились, получали передачи, так как народу к ним приходило очень много. Следователь не раз спрашивал Анастасию, на что она надеется, но получал лишь один ответ: „Надеюсь на Божию Матерь“. Наказание исповедница отбывала в одиночной камере (изоляторе) тюрьмы г. Владимира, откуда освободилась лишь в 1954 году, после смерти Сталина. <…> После освобождения подвижница жила в родном селе без права выезда. Долгие годы тюрьмы не сломили твёрдой веры Анастасии, не нарушили любви и мира в её сердце. Она по-прежнему оставалась человеком необыкновенной доброты, такой же улыбчивой, матерью семейства, наставницей общины».
Анна Петровна Мишина, также состоявшая в общине верующих, родилась в 1924 году, была заключена во время гонения на веру в лагерь в 1942 году. «В лагере, в Мордовии, заставляли работать практически без отдыха: день и ночь шили фуфайки для Красной Армии. К узникам обращались по номерам, нашитым на одежде, к некоторым применялись пытки. Ночами измождённых людей выводили на улицу, и каждый раз все думали, что на расстрел. Освободившись по амнистии в 1955 году (тринадцать лет заключения! — больше, чем у Виктора Франкла), Анна вернулась на родину, оставшись доброй и глубоко верующей женщиной»[43].
Не показывает ли в этих примерах свой след русская «ментальность», основанная в своих корнях (которые многими людьми утрачены) на деятельном понимании Евангелия, суть которого — любовь (понимаемая не в смысле раздачи бесплатных обедов или реализации социальных программ, хотя и обеды, и программы — дело нужное; речь идёт о том, что любовь к людям проистекает из приобщения к полноте Евангелия, а не из сухого осознания, что должно «благотворить неимущим»)?
«Русская идея, — писал Иван Ильин, — есть идея сердца… Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. И всё это не идеализация и не миф, а живая сила русской истории. О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также о свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники — и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песнь есть прямое излияние сердечного чувства… этот дух живёт в русской поэзии и в русской литературе, в русской живописи и в русской музыке».
И, к сожалению, эта идея всё более и более утрачивается. И, соответственно, всё более и более набирает обороты страшный маховик травматического опыта.
Идея травматического опыта сопоставлялась выше с евангельскими словами, что по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24, 12). Эти слова привлекли внимание и академика Ухтомского. Он считает исчезновение любви причиной того бедствия, о котором также говорится в Евангелии: люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную (Лк. 21, 26).
Одинокий, погружённый в самого себя и не ожидающий от окружающего ничего, кроме новых мерзостей, «постоянно задёрганный новыми ожиданиями бедствий, солипсический[44] человек уже сейчас настоящий мученик ада, сам диавол!» Ему некуда деться, в особенности, ему некуда деться от самого себя. Замыкаясь всё более и более в самого себя, он доходит до бреда величия. Осуждая всё и проклиная, он оправдывает только себя самого. И здесь — вершина безумия.
«Если только человек в текущих тяжестях жизни замкнётся в себе, потеряет спасительный светоч любви, он быстро скатится сначала до бреда преследования, до замкнутого в себе все-обсуждения, до бреда величия! Спасение здесь исключительно в любви, в одной только ней, открывающей человеку, что центр жизни не в нём, а в человеческих лицах и лице вне его! Так что, когда всё оскудеет и всё пройдёт, останется любовь, и она искупит и исцелит всё!» (Здесь Ухтомский цитирует известные слова святого апостола Павла, названные «гимном любви» (1 Кор. 13, 8–10); подробное объяснение этих слов даётся святителем Феофаном Затворником в его книге «Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла»[45].)
43
Открывающие небо. Новомученики и исповедники / Сост. Михайлов Д., Краснянская Т. — СПб.: Сатисъ, 2001.
44
Солипсизм (от лат. solus — один и ipse — сам) — философское учение, в рамках которого собственное индивидуальное сознание признаётся единственной и несомненной реальностью, а объективная реальность окружающего мира отрицается.
45
В оцифрованном виде документ доступен здесь: http://ni-ka.com.ua/index.php? Lev=feofanz.