Он считал, что сила не в его упрямой воле (силу его воли, превозмогающей усталость, характеризуют хотя бы такие его слова: «Уже не хватало сил… Голова работала только по компасу: запад и запад… Как кабан, шёл я впереди… Только на запад… Только ближе к цели…»). Сила в воле Божией, «с которой, — писал Бессонов, — я должен слить свою, и правилен не мой путь борьбы за жизнь, а единственный истинный путь — путь, который нам указал Христос. Мне труден он. Я уклоняюсь от него постоянно, ежечасно, ежеминутно, и я расписываюсь: я слаб. И слаб потому, что я силён. Но я вижу идеал. Я верю в Любовь — Правду — Добро — Истину — Бога. Я шатаюсь, но я иду. Я иду, и я дойду».
Иммунитет к боевой психической травме и книга Невесского Н. Е. «Первый эшелон»
Слова «я иду, и я дойду» необычайно выпукло и отчётливо проступили в истории Евгения Невесского, в годы Отечественной войны 1941–1945 годов попавшего на фронт в числе первых. Над первыми частями, прибывшими на фронт, нависла угроза окружения и полного уничтожения (первый эшелон — советские войска, по команде отправившиеся к границе, через которую готовили вторжение немцы, — подходил к границе частями, он не успел организоваться в единую ударную силу и на пути следования к границе оказался разорванным на три группировки).
Масштабы происходившей трагедии потрясают воображение. Визуально о масштабах трагедии, участником которой стал Евгений, можно получить представление по первой части четырёхсерийного документального фильма «Великая война» (телевизионная компания «Star media»).
В первой части своей книги Евгений описывает атмосферу отчаяния и мрака, всё глубже проникавших в души бойцов, которые многими тысячами двигались по направлению к выходу из окружения. Кругом смерть, взрывы снарядов, падающих на отступающие части, зарево, распространявшееся от горящих деревень. Казалось, что надежды нет.
Но описывая весь ужас тогдашней атмосферы, всю безнадёжность сложившейся ситуации, Евгений тем не менее включал в свои описания выражения, обозначавшие свет: искра, рассвет. Мрак не полностью захватывал его, что-то в нём сопротивлялось прессингу отчаяния и безнадёжности.
«Он был светлым и очень искренним человеком, — пишет о нём его дочь, принявшая монашеский постриг с именем Нимфодора. — Крещённый в детстве, через испытание войной отец пришёл к вере, в которой невидимо утверждался всю жизнь».
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его, — эти слова из первой главы Евангелия от Иоанна передают атмосферу всей книги, небольшой по объёму, но по силе выражения и стилистической выверенности могущей занять место среди литературных шедевров.
Примечательно, что, пройдя через весь описанный им ад, Евгений не был перемолот травматическим опытом, после войны он вернулся к учёбе (в ополчение ушёл, будучи студентом второго курса института). Слова его дочери о том, что он был светлым человеком, означают, что свет не погас в нём в то время, когда, как было отмечено, не было почти никакой надежды.
Евгений отмечал, что трудно передать настроение, владевшее в то время бойцами. Это было страшное настроение, о нём много писали, но, наверное, оно так никем и не было описано до конца, так как нет слов, чтобы описать его. О нём Евгений мог только сказать, что «это настроение было всеобщим, оно давило, как ядовитый туман», это было настроение солдат отступающей армии, «и мы, — писал Евгений, — задыхались в нём». «Мы не думали о победе в те страшные дни, но мы не могли верить и в поражение, как живые не могут верить в собственную смерть. Это было страшно, это медленное движение в чёрный проём горизонта, в окружении багровых факелов горящих деревень».
Он попадал в плен, бежал, снова попадал в плен и снова бежал. События, способствующие его выживанию там, где по человеческому суждению выжить было невозможно, иначе как чудом не назовёшь. Он выжил в результате совершенно невероятного стечения обстоятельств, в характере которых душа верующего человека узнаёт Отеческий Промысл. Риск расстрела, риск голодной смерти — через это и многое другое Евгений прошёл, и свет в нём был, и тьма не объяла его.
Доминанта, противостоящая травматическому опыту, описана Евгением в широте и в подробностях. Впоследствии он неоднократно думал, как он и другие могли вынести «всё это»? Как вообще человек может выносить нечеловеческие условия существования: спать на бетонном полу, будучи голодным и раненным? «Надежда. Она не гаснет никогда». Сквозь огонь и дым, издевательства, в аду голода и в бреду — всегда был виден он, «прекрасный ангел надежды. И это даёт силы жить. Что там за поворотом? Не изменится ли всё вдруг? Не рухнут ли чёрные бастионы тьмы?»