Русские солдаты, даже лишённые оружия, «не были лишены лица». Пройдя многие рубежи смерти, Евгений всегда видел в русских людях убеждённость в необходимости сопротивления немцам. «Немцы не поняли, да и не могли понять необыкновенно сильного начала духа нашего народа, имеющего глубокие исторические корни».
Здесь для краткости стоит указать лишь на четыре эпизода. Остальное желающие могут прочесть самостоятельно (текст книги находится в открытом доступе[66]).
Эпизод первый. Евгений в плену. Мимо дома, в котором он находился, немцы вели группу пленных, один из которых, обессилев, упал. У него не было сил подняться, и он был расстрелян конвоиром.
Вещмешок убитого кто-то взял и занёс в дом. Среди солдатского скарба была найдена карманная Библия, её бросили к дровам. Подобрав Библию, Евгений начал читать. Ему попалась «Песнь Песней» царя Соломона, которую он и прочёл целиком. «Словно среди всей этой крови и ужаса, — рассказывал Евгений в последующем, — расцвёл цветок красоты… Я понял тогда. Цветок этот может цвести всегда. Везде. Он равен жизни и смерти. Он нетленен. Это было как откровение. Как звёздный луч, упавший вдруг с неба и осветивший неведомые глубины души…»
Эпизод второй. После очередного побега Евгений, истощённый до предела, имея кишащую червями рану, был отведён встретившимся ему парнем в одну избу. Одна из обитательниц избы — тётя Маня, рискуя жизнью, назвала его своим племянником, когда немцы составляли списки жителей оккупированных земель (в случае, если бы подлог вскрылся, нетрудно догадаться, какими были бы последствия для тёти Мани — с человеческими жизнями оккупационные власти не церемонились).
Понимая, что его присутствие является смертельным риском для тёти Мани и прочих оказавших гостеприимство людей, Евгений хотел уйти. Но уйти он не мог по причине полного своего истощения. Он «был типичным дистрофиком, таким, о которых много писали впоследствии при описании блокады Ленинграда». Тётя Маня и прочие обитатели избы выходили Евгения, и жизнь стала возвращаться в его скелетообразное тело.
Неизмеримая благодарность «к этим простым, внешне грубым и малограмотным людям» переполняла Евгения. И особенно он был благодарен тёте Мане. Облик её был описан им в следующих словах.
«Это была удивительная женщина, по-видимому, одна из тех праведниц, которые рождаются на Руси, и, обладая истинно нравственным величием, живут, никем не замечаемые, и творят добро всю свою жизнь в повседневных делах своих. Пожилая, по-видимому, лет за пятьдесят, немногословная, спокойная, удивительно уравновешенная при всех жизненных обстоятельствах, она словно что-то знала, чего не знали другие, и это что-то ставило её выше той среды, в которой она жила. Она делала своё дело. Непрерывно, каждодневно, не прерывая его ни на одну минуту. И всегда была уверена в том, что и как ей надо было сделать. У них с Климом не было детей. Но она с одинаковым вниманием распространяла свою ласку и заботу на всех детей сестры и на неё и вообще на всех и вся, с кем она соприкасалась в той или иной ситуации. И не словами это выражалось, а именно делами, подчас трудными, хлопотливыми, но для неё обыкновенно естественными. Если бы она их не делала, то не была бы тем, чем она была — человеком необыкновенной, редкостной души, которая была дана ей как Божий дар. Была ли она религиозна? Внешне да, впрочем, как и все остальные крестьяне той небольшой деревни, в которой я очутился. Здесь справлялись и так или иначе отмечались все значительные религиозные праздники. Где-то была церковь, в которую ходили. Но что касается тёти Мани, то в ней, я думаю, была какая-то иная, своя вера, и эта вера, может быть, даже не вполне ею осознаваемая, была для неё реальной и несокрушимой жизненной опорой. И, мне кажется, в основе этой веры была древняя как род человеческий и необычайно отчётливо выраженная любовь к людям. Она как бы сконцентрировалась в этой простой женщине, сгустилась до предела и реализовалась во всех делах и поступках её».
Евгений не расшифровывает, что именно он вкладывает в выражение «своя вера». Можно предположить, что речь идёт о той вере, которая при глубоком усвоении переходит на уровень личной убеждённости. Человек поступает по вере не только потому, что так его учили, а потому, что иначе он поступать не может. Истины веры он переживает не как внешнее интеллектуальное знание, а как нечто органически сродное глубинным запросам своего духа, то, без чего невозможно оставаться самим собой.
66
В оцифрованном виде документ доступен здесь: https://iremember.ru/memoirs/pekhotintsi/nevesskiy-evgeniy-nikolaevich/.