На его пути вырос утес. Гаршин пошел в обход, размышляя, насколько отклонился от верного пути к своим. Неожиданно он увидел за скалой человека.
Враг! Гаршин схватился за "Калашникова", перекинутого через плечо. Но тут же в мозгу мелькнуло: "Нет! Наш! Форма наша!" Его обдало теплой слепящей волной. Колени подогнулись.
Когда Юрий пришел в себя, незнакомец подошел ближе. Мужчина был в чистой аккуратной форме. В лучах горного солнца ослепительно сверкали офицерские знаки различия. На спине висели ранец и скатка спального мешка. Из оружия у него был только пистолет, но офицер шагал смело и бодро. Совершенно очевидно, что это не солдат правительственных войск Афганистана, одетый в форму, поставленную союзниками. Подтянутая крепкая фигура, светлокожее лицо, скуластое, но немного скошенное к вискам, карельские глаза.
"Похоже, он откуда-нибудь с Ладожского озера, - рассеянно подумал Гаршин. - А я тут тяну армейскую лямку, выжидая конца этой несчастной войны, чтобы вернуться домой. Если, конечно, выживу".
Дрожащей рукой он отдал честь.
Офицер остановился примерно в метре от него. Гаршин разглядывал капитанские звездочки.
- Как вы здесь оказались, рядовой?
Взор капитана пронзал, как ветер в пору заката. Тон, тем не менее, неприязненным не был, говор звучал по-московски, тот самый русский язык, который чаще всего приходилось слышать после призыва в армию, только сейчас на нем говорил более образованный человек.
- Р-р-разрешите, товарищ... - неожиданное, беспомощное, заикающееся бормотание. - Рядовой Юрий Алексеевич Гаршин!
Запинаясь, он назвал свою часть.
- Итак?
- Мы были... наша группа, товарищ капитан... в разведке на горной тропе. Вдруг взрыв, автоматная пальба, и вокруг стали падать замертво люди...
...Сергею тогда размозжило голову, а самого его отшвырнуло, будто тряпичную куклу, потом грохот, дым и клубы пыли, и ты ползешь по-пластунски, в ушах такой оглушающий шум, что ничего не слышишь, а во рту противный привкус лекарства...
- Я увидел... бандитов... нет, одного, бородатого в тюрбане, он хохотал. Они меня не заметили. Я спрятался за кустом, а они были слишком заняты, добивая штыками раненых.
Несмотря на то что в желудке у Гаршина было пусто, он почувствовал приступ рвоты. Горло саднило.
Капитан стоял над ним, пока не стихли конвульсии и не отпустила боль.
- Попейте немного, - предложил офицер. - Прополощите рот, сплюньте. Теперь глотайте, только чуть-чуть.
- Слушаюсь! - подчинился Гаршин. Ему стало легче. Он попытался встать.
- Посидите пока, - произнес капитан. - Досталось вам, ничего не скажешь. У моджахедов теперь и ракетные установки, и скорострельное оружие. Вы скрылись, когда они убрались восвояси, верно?
- Т-так точно. Но не дезертировал или что-нибудь подобное, а...
- Знаю. В этой ситуации вам не оставалось ничего другого. Более того, ваш долг и состоял в том, чтобы вернуться на базу и доложить о случившемся. Вы не решились идти тем же путем. Слишком рискованно. Вы карабкались вверх. Вы пребывали в состоянии оцепенения. Когда пришли в себя, поняли, что сбились с дороги. Так?
- По-моему, так, - Гаршин поднял глаза на склоненную над ним фигуру. Она темнела на фоне неба, как нечто инородное, как утес.
Гаршин снова начал соображать и почувствовал, как пальцы его сжимаются в кулаки.
- А как здесь очутились вы, товарищ капитан?
- У меня спецзадание. Вы не должны упоминать обо мне без моего на то разрешения. Ясно?
- Так точно. Но... - Он сел, выпрямив спину. - Вы говорите так, словно знаете... о моей группе почти все.
Капитан кивнул.
- Я шел по вашим следам и восстановил события. Мятежники скрылись, но тела остались на поле боя, их мародерски обобрали. Я не смог похоронить погибших.
Он не стал распространяться о "славе и геройских подвигах". Гаршин не мог понять, радует это его или огорчает. Удивительно, что офицер вообще снизошел до таких объяснений перед солдатом.
- Мы можем послать группу за телами убитых, - сказал Гаршин. - Если наши узнают о случившемся.
- Конечно. Я помогу вам. Уже лучше? - Капитан протянул ему руку.
Солдат поднялся на ноги, отметив про себя, насколько тверда рука офицера. Он почувствовал, что довольно прочно держится на ногах.
Гаршин чувствовал, как его ощупывают чужие глаза. Слова падали размеренно, как удары молота в руках опытного мастера.
- Должен отметить, рядовой Гаршин, что наша случайная встреча удачна для нас обоих и для всех остальных. Я могу направить вас к базе. Вы должны будете доставить туда одну чрезвычайно важную вещь, заниматься которой у меня нет времени.
Прямо ангел небесный. Гаршин обратился в слух.
- Так точно, товарищ капитан!
- Прекрасно! - капитан все еще пристально смотрел на рядового.
Облака, клубившиеся вокруг двух вершин вдалеке, то плотно укрывали, то обнажали горные пики. У подножия клонились под ветром редкие кустики.
- Расскажите мне, молодой человек, о себе. Сколько вам лет? Откуда родом?
- Д-девятнадцать, товарищ капитан. Из колхоза под Шацком. - Затем смелее: - Вряд ли вам это что-нибудь говорит. Ближайший к нам город Рязань.
Капитан вновь кивнул.
- Понятно. Вы кажетесь мне смышленым, преданным делу, и, надеюсь, должным образом отнесетесь к моей просьбе. Нужно лишь передать обнаруженный мною предмет по назначению. Возможно, это очень важная находка.
Офицер продел большие пальцы под лямки вещмешка.
- Помогите снять. Вещица там.
Сняв мешок, они опустили его на землю и присели на корточки. Капитан раскрыл мешок и вытащил коробочку. Он по-прежнему был словоохотлив, что совсем не принято у офицеров в отношениях с солдатами, хотя временами Гаршину казалось, что капитан беседует сам с собой, вглядываясь во что-то такое, что ему, Гаршину, не дано видеть.
- Это очень древняя земля. История предала забвению всех людей, которые владели ею, приходили и покидали ее, боролись и умирали, жили здесь из века в век. Последние пришельцы - мы. Наша война непопулярна ни здесь, ни во всем мире. Не давая ни положительной, ни отрицательной оценки этой войне, можно с уверенностью сказать, что она опаляет нас так же, как в свое время обожгла война во Вьетнаме американцев. Вы тогда были еще ребенком. Но если мы сумеем стяжать хотя бы немного славы, приобрести крупицу чести, разве это не послужит нашей родине? Разве это не служба во имя отечества?