— Дохлое дело ты, Николай, затеваешь… Ей-богу. Кругом мир, а мы… за винты ухватились. Ну оглядись! Россия откололась… Сама по себе. Помирилась с швабами. Рада наша и вовсе… рука об руку. Изо всей Украины Советы выперли. Харьков уже накрылся…
— Знаешь, Костя… — Николай приблизился вплотную. — Речи твои не красногвардейца…
Покорность в опущенных плечах, в голосе брата удержала от тех страшных слов, какие распирали его. Уйдет от греха. «Расхотелось вдруг искать в потемках и еловый шалаш Квятека. Спит человек, чего будоражить. До утра, видно, никто их в этом лесу не потревожит. Насолит уж Божора, вот тогда немцы ощетинятся. Ждать к полудню…
Позади, в стороне Новозыбкова, уже рассасывалась над лесом апрельская ночь.
Побудку отряду устроила стрельба. Бойцы спросонок вертели головами, в недоумении пялясь за речку. Заваруха там, за синевшим леском, куда вьется по песчаному голому косогору дорога от мостка. По цепи прошел слух: «Конники Божоры озоруют в Злынке». Подтвердил и пробегавший командир, Казимир Квятек.
Доодевался Николай на воле. Застегивая шинель, вслушивался: не заговорят пушки? Сомнения не было: Божора. Настораживал обильный огонь. Может, за ночь немцев еще подвалило?
Пальба не утихала. Напротив, она передвигается за лесом. Пожалел Николай, что вчера сам не проскакал в Злынку, не прикинул глазом местность. Судя по карте, посад от железной дороги в нескольких верстах. Вроде туда и распространяется бой. Если отзовутся орудия, тогда худо. Значит, подкатил бронепоезд.
Квятек видел беспокойство командира. Чувствовал себя в том прямым виновником; две партии отправил вдоль насыпи на Добруш, Речицу. Ни звука, как в болото. Сутки помалкивают.
— Еще, может, выделить людей, а? Мало что могло случиться…
— Потерпим. Моли бога, чтобы дольше не появлялись…
Успокаивал Николай других, а у самого тревога нарастала. "Выдавит немецкий бронепоезд черниговские эшелоны партизан на Новозыбково, отойдет и их состав. Тогда топать по болотам… Обговаривали и такой вариант с Лугинцами: они укатят в Клинцы, ближе к Унече, городку на территории Советской России. Будут принимать их там. Но прежде хотелось все-таки набить морду пруссакам. Вестей от конников из Злынки ожидал с большим нетерпением, нежели связных Квятека.
Стрельба вспыхнула совсем близко. В березняке, с правой руки. Не отрываясь от бинокля, сказал с нервной усмешкой:
— Квятек, тебе повезло… Каждые полчаса сообщай! Горячку не пори. Встречайте огнем на речке. Помни, у тебя может выдвинуться кавалерия. Я буду…
Квятек сорвался бегом. Сутуловатая спина его в пиджаке из шинели пропала за желтыми стволами сосен. Прятал в кожаную сумку бинокль и Зубов, готовый бежать на свой участок.
— Ты погоди, Яков. Картина неясная. Хорошо бы, попер дорогой… Но немец, знаешь, воевать умеет. Болот твоих боюсь. Они непроходимы для нас с тобой…
— Не расходуй резерв. На случай…
Из леса вырвалась подвода. Приблизил стеклами. Немецкий фургон. Возница, стоя на передке, хлестал нещадно лошадей. Гнал бездорожно, напрямую к мостку. Выскочили и всадники; они отстреливались, вертясь в седлах. Угадал буланого коня и бурку Божоры. Явно маловато. Лихорадочно обводил опушку — не появятся еще?
— Подзалетели… — пугнул матюком Зубов, тоже вскинув к глазам бинокль. — Ай, нет! Еще вон… Правее, правее…
Не утерпели, сбежали со своего наблюдательного пункта — песчаного обрывчика — к мосту. По широкому оскалу, шалым глазам Божоры можно догадаться, что у кавалерии полный порядок.
— Ноги унесли? — спросил издали Зубов, хотя успел уже пересчитать всадников.
Божора, не спрыгивая с седла, развязал у горла ремешок, неимоверно усталым движением плеч освободился от бурки. Бурка повисла на взмыленном крупе; кто-то из конников сдернул ее.
— Тимофей, хвались трофеем.
Только теперь заметил Николай, что возницей на фургоне был знакомец, разведчик. Он все еще стоял на барках, растирал шапкой распаренное лицо. Из задка фургона, из-под брезента, выволокли немецкого офицера со связанными за спиной руками. Кивнул: в избу, мол, пленного.
Остановились перекурить у сарайчика. Божора, закручивая все еще дрожавшими пальцами цигарку, докладывал и не докладывал — хвалился:
— Как по писаному, Николай Александрович… Навалились зорькой. Голыми руками брали, теплых, из постелей. Оружие в фургон, а самих в сарай. Думаем, строем потом, с песнями… Ай выкуси! Это вчерашних-то. А за ночь, оказывается, еще привалило. Те разместились на другом краю. И спать не успели улечься. Кто-то из моих нос к носу с часовым. Первым полохнул из винта. И началось… Мать моя! Дай бог ноги. Тимошка успел выхватить из сарая одного офицера…