Выбрать главу

В штабной комнате, увидав пустой столик Никиты. Николай подумал, кого бы назначить адъютантом. Где-то среди дня являлась мысль: «Квятека». Ротный из него получается толковый, курсы краскомов пошли впрок. Но и адъютант полка нужен не дурак…

— Николай Александрович, подпишите.

Во взгляде Щорса было такое, что заставило Осипова выйти из-за стола, разъяснить:

— В Брянск. Приказ Барабашу прибыть с батальоном… Посылаем Михалдыку. Человек он более всех свободный в полку, к тому же… с кулаком. «Братишек» там до черта. А он сможет с ними…

Не пригляделся еще к начальнику штаба. Неделя прошла, как живут под одной крышей. Срок немалый. Каждый день видятся, решают, сидят за обеденным столом, а определенного сказать о нем не может. Что-то в его лице, гладко выбритом, в холодном взгляде выпуклых глаз не дается ему, ускользает. О Михалдыке сказал скверно. С трудом удержался, чтобы не сделать замечание. Поставив подпись, протянул бумажку.

— Пусть отъезжает немедленно.

— Распоряжусь.

Ворвался Божора. Без папахи, волосы разметались по мокрому лбу, гимнастерка располосована от ворота до ремня; бурку волочил по земле.

— Восс…сста-ание!.. — выдавил он, дергая шеей. Сглотнув ком, продолжал отчетливее: — Вырвался еле… Пулеметчики, ссво-олллочи!.. И мои… конники… Пулеметы выкатили…

Холодом занялось в груди. Поправляя под ремнем складки, Николай вплотную подошел к черному вестнику. Мысль работала четко; уже осознав всю беду, какую обрисовывал ему не однажды чрезвычком Трифонов, он усиленно искал выход. Пулеметчики, конники… А что роты? Тоже ухватились за винтовки? Оружие, патроны в бараках…

— А роты… тоже?

— Вроде и там буза… Один из моих, слыхал, драл глотку… «Айда… пехоту!» Сунут сюда, на штаб, Николай Александрович. Бить «офицерье»…

В подтверждение слов Божоры над крышей прошла пулеметная очередь. Из «льюиса», ручного пулемета. И не издалека. Послышались винтовочные выстрелы. Да, уже в поселке… Николай повернулся к Зубову и Квятеку. Опорожнив кобуры, они молча ждали приказа.

— В батальоны!

Шум, гортанные голоса подступили к самым воротам. Вбежал часовой с перекошенным от страха ртом. Он успел запереть чуланную дверь. Напористый залп и треск раздробленного дерева заполнил весь дом. Поняв, что чуда произойти не может, Николай сделал знак следовать за ним. Метнулся в свою комнатку. Помнит, окно выходит в сад…

Недавнее казалось кошмарным сном. Так и не смогли они пробиться к батальонам. Пулеметчики, конники и пушкари, окружив плотно бараки, держали под прицелом орудий и «максимов» все двери. Выпускали, кто брался за винтовку и вливался к ним. Зубова признали в темноте; ушел каким-то чудом. Жалуясь на боль в глазу, делился виденным:

— Четвертая рота в бараке… Подперли дверь дрючком. Эти, бандюги. Два «максима» уставились… Винтовки вытащили, ворохом, тут же в грязи валяются…

Разъяренная толпа, подогретая самогонкой, всю ночь горланила в поселке, разнося в щепы еврейские лавочки, грабя богатые дома; запылала какая-то постройка. К вечеру волна откатилась к баракам…

Так прошла еще ночь. Видя, что стрелковые роты не поддерживают, зачинщики тайком уходили в лес. За ними, бросая винтовки, покидали полк и бойцы, поддавшиеся на громкие голоса. Утром у семафора со стороны Брянска, пыхтя, остановился тяжелый бронепоезд; сзади двигался состав теплушек — прибыл рабочий отряд Барабаша, третий батальон. Ездил все-таки Михалдыка.

В действия чрезвычкома Трифонова Николай не вмешивался. Причины «восстания» вскрылись скоро. Те же самые «волки в овечьих шкурах». Затесались из-за кордона в обличии «добровольцев»; используя трудности, нехватку в обмундировании и довольствии, распускали слухи, поносили на чем свет большевиков, Советскую Россию. Цель их — увести полк в черниговские леса, бороться якобы с оккупантами, за вольную Украину, за народную власть — Раду. Заправилы исчезли. По всему, у них не было согласия, крепкой организации. Шли за событиями. Масла в огонь подлили горе-пулеметчики…