Я смотрела в окно. Мимо проносились пашни, дворы и живые изгороди.
Остальные снова принялись болтать, но мотор ревел так громко, что ничего нельзя было разобрать. Да и не хотелось, потому что я и так знала, о чем они говорят. Подъехав к школе, мы дождались, пока все выйдут. Я слышала, как прозвенел звонок на урок.
— Поторапливайтесь! — сказал водитель. — Или вы опоздать хотите?
Даниэль медленно плелся за мной. Вдруг он остановился перед школьными воротами.
— Делай что хочешь, а я дальше не пойду!
— Перестань! От этого только хуже будет!
— Ну и пусть… ты иди, иди!
Даниэль сел на стену, отделявшую школьный двор от школьного сада. Я смотрела на него и знала, что он не шутит. И еще знала, что не могу оставить его здесь ни за что на свете.
— Да ладно, пошли, — сказала я и потащила его со стены. — Тут нам лучше не задерживаться. На нас все смотрят.
Он поддался, и я увела его под густую сень плакучего бука, росшего в школьном саду. Раньше мы прятались под ним на большой перемене, когда собирались поцапаться с деревенскими.
— Не надо ни с кем ссориться! — учила нас Гизела. — А если они вас раздражают, не обращайте на них внимания.
Плакучий бук оставался тайным местом наших встреч, до тех пор пока мы в нем нуждались.
И теперь мы снова сидели, как прежде, прильнувши спинами к его гладкому стволу.
Листва опускалась до земли, и свет был таким же, как раньше, — зеленым, рассеянным и привычным.
Слышно было, как порхают стрижи, а из кабинета музыки доносились отголоски песни: «Только летом цветет маков цвет, и красивей цветения нет». Тут вдруг Даниэль сказал:
— А может, Штельтер и прав. Может, все об этом знают — все, кроме нас!
Я вздрогнула.
— У мамы рак, — сказал Даниэль.
— Когда ты об этом узнал?
— Давно, я же не слепой.
Он взглянул на меня.
— И не притворяйся, ты уже давно знаешь.
Я сглотнула и кивнула.
— Но твоя мама еще может поправиться! — сказала я. — Моя мама сказала, что много людей излечиваются от рака.
— Ты знаешь хоть одного? — спросил Даниэль.
Я покачала головой.
— Я не хочу, чтобы мама умирала! — Даниэль вскочил и внезапно закричал во весь голос: — НЕ ХОЧУ! НЕ ХОЧУ! НЕ ХОЧУ!
И с каждым «НЕ ХОЧУ» бился лбом о ствол дерева, потом отвернулся от меня и заплакал.
Бывают такие мгновенья, которые запоминаются на всю жизнь. Даже если хочешь их забыть. И когда Даниэль бился головой о ствол, я знала, что никогда не забуду этого.
Мне хотелось обнять Даниэля, но я не могла.
Хотелось сказать что-нибудь, но я не могла.
Хотелось убежать, но я не могла.
Я не могла даже плакать.
Первым заговорил Даниэль. Он по-прежнему стоял ко мне спиной.
— Помнишь тот вечер, когда мы делали гриль?
— Да.
— Помнишь, как мы разговаривали о Боге?
— А что?
— А то, что я думал об этом!
— И?..
— Если Бога нет, то Ему все равно, верим мы в Него или нет. И поэтому Ему незачем злиться и наказывать нас, если мы не верим в Него. Но и помочь нам Он тоже не может, если Его нет.
— Ты хочешь сказать, что мы зря молимся?
— Да, совершенно зря, молитвы не помогают!
Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног. Если Даниэль прав, то все, во что я до сих пор верила, вранье. Все, что рассказывала мама, и все бабушкины истории. Если то, что говорит Даниэль, правда, то нет на свете ни ангелов-хранителей, ни чудес. Конечно, я тоже иногда сомневалась в Боге, но тогда я чувствовала себя такой потерянной, что сразу старалась думать о чем-то другом.
Таких мыслей, как у Даниэля, у меня не было никогда. И я противилась им, потому что они несли с собой перемены.
— А как же ангелы-хранители и чудеса? — спросила я. — Во что-то же надо верить. Иначе жить станет невыносимо.
Даниэль рассмеялся. Каким-то неестественным смехом, больше похожим на всхлипывания.
— О чудесах лучше и не вспоминай, и об ангелах-хранителях тоже! Это все сказки для детей! Но кое во что я верю. Я верю в щуку! Верю, что когда я поймаю ее, мама выздоровеет.
Он повернулся ко мне лицом, и я онемела. Весь лоб у него был в крови. Ему наверняка было больно, но он и виду не подал.
Я достала платок из кармана брюк и хотела вытереть кровь.
— Только не вздумай смочить его слюной! — предостерег меня Даниэль. — И не вздумай проболтаться кому-нибудь о том, что было! Я просто упал, понятно? Упал и ударился лбом.
Все это случилось двадцать девятого июня.
Потом говорили, что день был самым жарким июньским днем за всю историю. Перед самым автомобильным мостом нас догнал Лукас.