Кажется, к этому решительному шагу коммодора подтолкнул стажёр Лопес. Дурачина, как уяснил, что в качестве версий для обсуждения можно нести всяческую пургу, так и не пожелал её облекать в формы, мало-мальски терпимые для здравого смысла.
– Вдруг система «Карантин» заглохнет сама собой? – предположил парень. – Нам к такому повороту надо же быть готовыми.
Монарро, Мартинес, Эстебан, Альварес и Финьес немного через силу заулыбались. Парня похвалили за неувядающий оптимизм и предложили подумать ещё; у него ведь здорово получается. Хвалили, улыбались, а сами напряжённо поглядывали вокруг: вызовется ли кто следующий?
Как же так получилось, что вместо того, чтобы всерьёз напряжённо решать мыслительную задачу, эти люди предпочитают имитировать внешние стороны неуловимо внутреннего процесса? Не рано ли они вошли в штопор отчаяния? К чему эта входящая в обыкновение ложь? Это ведь ложь себе!
Ну, что следующий? Ага, вот Монарро прокашлялся, чтобы повторить слово в слово свой зажигательный спич об экранирующих материалах, убеждая остальной экипаж, что жизнь продолжается…
Но заговорил коммодор. Да таким голосом, что все надолго притихли.
– Достаточно, – сказал он. – Благодарю всех за озвученные интересные версии. Если есть в мире истина, то она, наверное, здесь прозвучала. Либо – не прозвучит уже никогда. Человеку свойственно ошибаться. На этом, – он, чуть сутулясь, поднялся с места, – я объявляю сегодняшнее совещание закрытым. И не только сегодняшнее. Вы славно напрягли свои незаурядные умы, пора отдохнуть. Эй, Мадейрос! – позвал он пилота, в этот день дежурившего в рубке.
– Да, мой коммодор? – отозвался тот после долгой заминки.
– Отныне кают-компания перестаёт играть роль командного пункта. Уберите лишнюю информацию со здешних экранов, – Гуттиэрес отвернулся от гаснущего на экране образа Мадейроса к остальным. – Из экипажа более никого здесь не задерживаю. У вас свободное время.
– Но… как?.. – заблеял было перепуганный Трентон, видать, прямо на ходу прикидывая какие-то страхи с ужасами.
Коммодор искривил лицо в успокоительной гримасе:
– Размышлять о том, как уйти из-под контроля системы «Карантин», я никому не препятствую. Просто отныне я не неволю вас это делать. Кто хочет жить и вернуться, пусть думает. Остальным не обязательно. Можно прожить и здесь, сколько осталось… Да, – вспомнил он, – о появлении новых и ценных мыслей – докладывать лично мне. Я же сейчас возвращаюсь на свой уставной пост. В капитанскую рубку.
Глава 6. Подло (1-5)
1
Когда коммодор Гуттиэрес вошёл в свою рубку, пилот Мадейрос тотчас его убил.
Не по какой-нибудь там нелепой случайности. Целенаправленно. Из бластера, специально снятого с предохранителя. Несколькими очередями, чтобы наверняка. Ведь Мадейрос, как и любой другой член экипажа, убитого изрядно боялся.
Отчего убил? «Больше невозможно было терпеть», как он пафосно сказал в так и не погашенный экран так и не разошедшейся кают-компании. Но возможно, Гуттиэрес его попросту застал за несанкционированным сеансом связи с майором Домби. Тут-то и терпение резко иссякло.
А как всё было на самом деле, уже и не доискаться.
Факт в том, что затемнённые было экраны в кают-компании вскоре после ухода коммодора вспыхнули снова, и никто не удивился. Заговор? Очень может быть. Но, наверное, с целью низложения коммодора, не убийства. Смерти Гуттиэреса удивились. Кажется, все.
Какие слова произнёс Мадейрос? Да вот такие.
– Коммодора Гуттиэреса больше нет, – он так и сказал, – я убил его. Расстрелял из бластера. Больше невозможно было терпеть. Ну, вы сами знаете… – этот намёк на общее знание также предполагал предварительный сговор, но знали как минимум не все.
– Могу я увидеть тело? – спросил Гонсалес официальным тоном врача.
– В принципе да, но… Я вижу, возникли затруднения? Значит, осмотр тела на пару минут отложим. Поймите меня верно, дотторе.
Затруднения? Да, возникли. Пилот Алонсо, как только заслышал слова об убийстве, рванулся с места, но у дверей кают-компании его ловко скрутили Мартинес и Монарро.
– Ничего уже не изменишь, – уговаривал Мартинес, – надо как-то жить дальше. Поверь, это к лучшему…
– В этих условиях командование крейсером считаю необходимым временно принять на себя, – закончил новоявленный коммодор.
– Убью гада! – хрипел Алонсо. Но возможность выполнить обещание таяла на глазах; его разоружали, сковывали запястья браслетами.
– Убьёшь, – увещевал Монарро, – позже, если захочешь. А сейчас для всех будет лучше – временно подчиниться…
– Альянсу? – спросил доктор Гонсалес. Он, в отличие от Алонсо, никуда не порывался бежать, обождать согласился без ропота, но позицию свою обозначил весьма красноречивым тоном. Единственное слово сказать с таким отвращением: «Альянсу»…
– А что, – спросил Мартинес, – здесь есть другая реальная сила?
– Только что были мы, – Гонсалес произнёс вроде и твёрдо, но с осторожностью и в прошедшем времени, – экипаж имперского крейсера.
– Не было нас! – резко возразил Монарро. – На одном Гуттиэресе всё и держалось. И на нескольких его приспешниках, не будем показывать пальцами. Три человека хранило мирок, оставшийся от империи, которая давно пала. Не смешно ли?
Три? А Родригесу совсем недавно казалось, что больше. Гуттиэрес, Гонсалес, Алонсо… И всё? А как же Кастелло, Альварес, Эстебан – подпевали коммодору из вежливости?
– Мадейрос долго не проживёт, – глухо сказал Эстебан, – с тем, что он сделал, не живут. Сам себя угробит, найдёт способ. Но сделанного не вернёшь, дотторе. Взглянем правде в глаза: может кто-то заменить коммодора Гуттиэреса и снова повести против Альянса этот чёртов экипаж?
– Самоубиться, – брезгливо поморщился Кастелло, – вот что наш экипаж всё ещё может.
– Думаю, до этого доводить никто не хочет, – осторожно проговорил Альварес. – Думаю, надо к общей пользе договориться. Кто-то к Альянсу непримирим, кто-то готов смириться… Факт в том, что сами себя мы из зоны действия системы «Карантин», как видно, не заберём.
– А что, Альянс заберёт? – хлестнул иронией Гонсалес.
– Имеет побольше шансов.
– Другое дело, – подчеркнул Монарро, – захочет ли Альянс нам помочь, и как сильно потом накажет за тех пятерых десантников.
Пятерых? Стажёру Родригесу впервые довелось услышать это число. Если борт-инженер так уверенно им оперирует, значит, сношения с майором Домби, захватившим несколько станционных модулей, имеют некоторую историю. Неужели же всякий раз, когда по рубке дежурил пилот Мадейрос…
– Думаю так, – сказал Альварес, – Альянс захочет нас наказать. И как раз ради этого и постарается вытянуть. Домби считает…
– Идиоты! – просипел Алонсо. – На кого понадеялись! Всё равно ведь будете все казнены.
– А вот и не обязательно, – заявил с экрана коммодор Мадейрос, – мой поступок наверняка зачтётся. Вас я тоже, насколько смогу, постараюсь отмазать. Главное – всё валить на Гуттиэреса. Да он и правда единственный заварил эту кашу… – голос Мадейроса звучал уверенно, а вот лицо дёргалось и потело. Смуглое лицо благородного имперского пилота. Тьфу!
Как бы поточней сосчитать заговорщиков, между тем прикидывал Родригес. Их не должно быть уж так много. Мадейрос – это раз. Монарро с Мартинесом – два и три. Остальные? Ситуативные попутчики. Альварес присоединился к большинству, Эстебан – разочаровался, Кастелло – воображает себя над схваткой. Толстопузый Финьес? Этого никто в расчёт принимать не станет…
По всему выходило, у Гонсалеса с Алонсо какие-то шансы были. Не разговаривать, а бластеры к виску мятежников – тут бы колеблющиеся иные песни запели. Если бы ещё стажёры не жались к стеночке, а заявили чёткую позицию… Что?