Низкие ноты певицы, казалось, исходили из ее чрева, а не из груди. Выходя на свободу быстрыми вспышками, они звучали подобно реву возбужденного животного. Высота звука постепенно возросла, колеблясь от ужасного стаккато до протяжного крика. Затем певица широко раскрыла рот, и песня превратилась в крик. Кэл никогда раньше не слышал, чтобы такие звуки исходили из человеческого рта. Это представление должно было показаться гротескным, но не показалось. Оно гипнотизировало. Пыхтение, хрюканье, вой, крик. Все это переплеталось вместе, и скользящие звуки перемещались вверх и вниз по диатонической гамме. Вся эволюция, агония человека, рожденного от животного, были в этой песне.
И все это происходило под медленные, зажигающие звуки барабанов. Теперь уже не было слышно никакого щелканья пальцев, никто не стоял в расслабленных позах. Все раскачивались под звуки барабанов, слегка подпрыгивая на цыпочках, с глазами, подернутыми пеленой, и отвисшими челюстями, загипнотизированные звуками барабанов.
Кэл почувствовал, что внутри него что-то происходит, транс охватывает его. Его разум приятно затуманился от chekete, дыхание стало неглубоким в насыщенном дымом воздухе, ощущение времени и места улетучилось. Был ли это туман на море? Или это был дым от костра, горящего в пещере?
Удары барабанов участились, и его сердце в предвкушении начало биться под их ритм. В предвкушении чего? Охоты, празднества, плотской оргии? Звук становился все сильнее и громче, пока не превратился в монотонную пронзительно звучащую ноту, которая, казалось, продолжалась и продолжалась — вспышка звука, распространяющаяся на многие световые годы до самых отдаленных уголков Вселенной.
Кэл изо всех сил постарался сфокусировать свой взгляд на источнике этого звука и увидел женщину, которая пела, чуть откинув назад голову. Звук медленно угас, и она откинула шаль. Кэл увидел, что это была миссис Эскобар; магический голос принадлежал приземистой жене профсоюзного лидера.
А затем мужчина, стоящий перед Кэлом, повалился на пол. Кэл попытался ему помочь, но Тори резко оттащила его.
— Не надо, — быстро прошептала она. — Ты не должен к нему прикасаться. Святой сел на свою лошадь. — Он — omo-orisha.
— Что?
— Это то, что мы говорим, когда бог овладевает кем-то: subirse el santo a su caballo — «святой сел на свою лошадь». Верующий становится человеком-богом, омо-оришей.
Теперь Кэл увидел, что все отступили к стенам, создав большое кольцо вокруг упавшего мужчины. Кэл позволил Тори ввести себя в это кольцо. Певица и барабаны молчали. Упавший мужчина не двигаясь лежал на боку, свернувшись в позе зародыша и закрыв глаза. Никто не сделал ни одного движения в его сторону, затем он пошевелился, напрягся и встал на колени. Минуту он оставался в этой позе с наклоненной головой и с прижатым к груди подбородком. На вид ему было около сорока, у него были седеющие каштановые волосы с намечающейся лысиной на макушке; одет он был в коричневый вельветовый костюм. Это был один из дантистов, чей разговор Кэл нечаянно услышал.
Дантист встал на ноги, поднял голову и окинул взглядом наблюдающую за ним толпу.
Кэл был ошеломлен выражением его лица. Раньше его черты казались мягкими и безобидными. Но они как-то изменились: стали мрачными и резкими. Кэл не мог с уверенностью сказать, что именно изменилось — несмотря на то, что теперь лицо было грубым, диким и похожим на лицо аборигена. Широко открытые глаза ярко сверкали, устремляя на всех сверкающий взгляд. Но глаза были не просто дикими. Кэл почувствовал во взгляде мужчину лукавую и надменную уверенность сокрушительной силы, это был взгляд психопата.
Кэл понял, в чем заключалось превращение. Он читал об этом у Метро — возбуждающий образ Вуду, когда человек так исступленно впадает в транс, что начинает верить, что дух бога вселился в его тело. Разновидность истерического самогипноза. Это продолжается недолго, а затем человек возвращается в нормальное состояние.
Дантист закончил пристально рассматривать окружающих, затем нагнулся и стал медленно и тщательно закатывать брюки, пока не дошел до колен, обнажив свои тощие икры. Он выглядел нелепо.
Никто не рассмеялся.
Оскар шагнул в центр круга. В одной руке он держал короткий хлыст — кнут для верховой езды. Метро тоже упоминал о том, что человека, которым, казалось, овладел бог, иногда сильно избивали в наказание за симуляцию ложной одержимости. Дантист холодным взглядом уставился на него, затем перевел взгляд на хлыст и разразился высоким, громким, пронзительным смехом.
— О нет, мой друг, — сказал он, перестав смеяться, — вам не понадобится addanico для меня. Я — Ошун. Я — здесь. Я действительно пришла.