Конечно, ей приходилось сталкиваться с клеветой и недоброжелателями, утверждавшими, что она преуспела в популяризации себя и своей работы только потому, что слишком много говорила и писала о половой жизни туземцев. И ее частная жизнь, и ее политическая деятельность создавали определенные проблемы. Она открыто высказывала феминистские взгляды еще до того, как Джейн Фонда пошла в школу. Она организовывала кампании в защиту сексуальных прав женщин и пропагандировала контроль рождаемости задолго до того, как любая из этих идей стала модной. У нее было четыре мужа, все старше ее: литературный критик, знаменитый этнограф Квентин Кимбелл, президент университета и фабрикант обуви. «Я эксперт в том, что делает брак счастливым, — в шутку говорила она журналистам, бравшим у нее интервью. — У меня было четыре замужества, и все идеальные». Разумеется, ее идеал счастливого брака состоял в том, чтобы позвонить по телефону через океан откуда-нибудь с Борнео и сказать, что она вернется домой через шесть месяцев, так что ужин можно на плите не оставлять.
Самое удивительное было то, что она с годами, казалось, ничуть не снижала темп своей кипучей деятельности. В возрасте семидесяти семи лет, в котором большинство людей стремятся упростить свою жизнь и греться на солнышке, пока не наступит окончательная тьма, Кэт объездила полмира, снимаясь в телесериале компании Пи-би-эс под названием «Культуры». Появление на телеэкране этой похожей на бабушку, но все еще энергичной и привлекательной женщины, показывающей и комментирующей репортажи, сделанные по следам ее прошлых экспедиций, вызвало много шума, и пока она писала литературную версию этого документального сериала, она позвонила Кэлу в Нью-Мексико, чтобы поговорить и о работе, и о внимании к ней прессы. «Мне угрожает серьезная опасность превратиться в харизматическую фигуру», — пожаловалась она.
Угрожает? Кэл все еще помнил тот день, когда он впервые увидел ее. Это было вскоре после его поступления в колледж, и уже тогда, двадцать лет тому назад, она уже стала этой редчайшей разновидностью знаменитых людей — живой легендой. Кэл на самом деле пришел послушать ее не потому, что он испытывал какой-то особый интерес к этнографии, а из чистого любопытства, желания увидеть столь знаменитую и, как говорили, скандальную личность. На лекции Кэлу, однако, открылось одно — ее страстная любовь к своей работе. Она делала доклад о месяце, проведенном в джунглях Новой Гвинеи среди племени, которое считалось каннибальским. Она рассказала завороженным студентам младших курсов, что слово, которым каннибалы называют человеческую жертву, переводится как «длинный поросенок». Затем она использовала этот простой факт для того, чтобы дать простой для понимания урок сравнительной этнографии. «Не во всех культурах существует понятие славы, — сказала она. — Мне всегда помогает спуститься с небес на землю напоминание, возникающее всякий раз, когда я оказываюсь слишком толстой для своих брюк, когда я думаю, что я важная персона, что для булунгунди я всего лишь еще одна, довольно жирная, „длинная свинья“».
С этой первой встречи с Кэт Кэл знал, что он нашел свое призвание — или что оно нашло его. Он ходил на все курсы лекций, какие были доступны, чтобы подготовиться к получению научной степени по этнокультурологии, и старался добиться самых высоких оценок на экзаменах ради одной цели: поступить в аспирантуру к Кэтрин Клей. Его план увенчался более драматическим успехом, чем он мог надеяться. Кэт приняла его в качестве своего любимого ученика. Она помогла ему защитить докторскую диссертацию и рекомендовала его всякий раз, когда он искал работу. Она присутствовала на его свадьбе и была крестной матерью его сына.
Она была его учителем, научным руководителем, его вдохновением и его другом.
Кэл стоял в центре просторного зала с высоким потолком, восхищаясь его воздушным современным убранством и видом из громадных окон, выходящих на набережную нижнего Манхэттена. Сама комната была больше сорока футов в длину и производила впечатление спортивного зала. Кэт переехала с того времени, когда Кэл последний раз приезжал в Нью-Йорк, и теперь жила в районе, застроенном старыми промышленными и складскими зданиями, превращенными в жилые помещения.