Но и Щусев приобрел бесценный опыт — общения с теми, кто воплощает его проекты. Благодаря этому он в будущем научился ценить труд исполнителей. «Обаяние построек Алексея Викторовича, — будет вспоминать в 1950 году архитектор Машковцев, — поразительное их обаяние проистекает еще от одного очень важного свойства его таланта, — это то, что он любил и умел ценить работу мастера, исполнителя и ставил эту работу и самого мастера в такие условия, что заставлял зрителя оценить эту работу вместе с ним самим. Не отсюда ли, например, происходит и в новгородской архитектуре то, что храм Мариинской обители не был оштукатурен, а там сделана эта обмазка, чтобы показать, в результате какого человеческого труда вознеслось по кирпичику это здание: уважайте труд человека, который не только это спроектировал, но и физически это построил!
Я думаю, что здесь мы опять сталкиваемся с той чертой, которую я бы хотел вывести из первоначальных лет творческой жизни Алексея Викторовича, — с его глубоким демократизмом. Я думаю, что он очень хорошо понимал существо ремесла и умел его использовать. Об этом свидетельствует и такая постройка, как ИМЭЛ (Институт Маркса — Энгельса — Ленина в Тбилиси. — А. В.), которая мобилизовала мастеров народного творчества, которым Алексей Викторович дал, по-видимому, необычайно много, чтобы они сумели развернуть свое мастерство. То же самое произошло, очевидно, и в Ташкентском театре, где художественные силы, дремлющие в народе и, может быть, не находящие себе достойного выхода, здесь этот выход получили. В этом смысле работа Алексея Викторовича возвышается до степени какого-то такого труда, который уже не является его единоличным трудом»[30].
«Он умел привлекать народных мастеров, — добавлял к этому архитектор Сергей Чернышев. — Он всегда найдет какого-то старика, вытащит его, посадит на работу. Всегда возле него был целый круг таких интересных людей»[31].
Итак, с непростой задачей сооружения гимназии Щусев справился отменно. Конец же его первой официальной практики ознаменовался сооружением фундамента и цокольного этажа здания. В Петербург он увозил не только ценнейший опыт, но и аттестационный лист, подписанный предводителем кишиневского земства и полный похвал в адрес молодого практиканта. А лучшей оценкой работы Щусева на строительстве гимназии стала просьба кишиневцев вновь направить Алексея Викторовича (так его уже называли, и вполне заслуженно!) на практику уже в следующем году. Этот один из первых задокументированных успехов зодчего занял свое законное место в личном академическом деле Щусева.
В дальнейшем студент Щусев завершит строительство гимназии, а также спроектирует для родного города несколько зданий, сразу же превратившихся в местные достопримечательности (дача М. В. Карчевского, дом на углу Пушкинской и Кузнечной улиц). Их сразу оценят. Уж очень ловко и мастерски сумеет Щусев воплотить в своих первых проектах национальный бессарабский колорит. Как напишет брат зодчего, Павел Щусев, об одном из домов, «живописно увязанный с окружающей местностью, вместительный и удобный, он был облицован молдавским котельцом и покрыт черепицей, послужив образцом для многих построек в окрестностях Кишинева». К сожалению, эти постройки не дошли до нашего времени.
Полученные на практике знания Алексей творчески переплавлял с теорией, итогом чего было рождение первых учебных работ. Среди них были разные по уровню проекты: парковая ограда, охотничий домик в стиле французского Ренессанса, больница, доходный дом, магазин, небольшой храм, читальня… В каждом новом проекте Щусева чувствовался его профессиональный и творческий рост, а главное — со все большей силой проявлялся талант зодчего — оригинальный и ни на кого не похожий.
В 1894 году, возвращаясь в августе из Кишинева, Щусев ненадолго остановился в Москве. Он решил посмотреть, как идет строительство памятника императору Александру II Освободителю в Кремле, сооружавшегося по проекту Опекушина. Алексея заинтересовала необычная композиция, превращавшая памятник в мемориальный комплекс, в центре которого под высоким шатром стояла скульптура государя, окруженная с трех сторон арочной галереей.
Щусев стал свидетелем трагического происшествия — во время спуска в глубокий котлован огромного камня цоколя рабочий-строитель, стоявший рядом на куче вырытой земли, соскользнул вниз, прямо в яму. Процесс установки цоколя приостановить не удалось. И человек оказался погребен под огромным камнем. Щусев не раз вспоминал потом об этом эпизоде, говоря, что «памятник царю стоял на крови».
30
ГНИМА. Ф. 2. Оп. 2. Д. 15. Стенограмма заседания Ученого совета, посвященного 1-й годовщине со дня смерти А. В. Щусева. 30 мая 1950 года. Выступление Н. Г. Машковцева. С. 3—15.