В течение следующей недели я отвечала только на звонки от Петры и Кэти. Петра разлюбила немца и теперь хандрила. Почему ее романы всегда такие короткие? Наверное, скоро то же самое я спрошу у себя. После открытия выставки мы решили съездить куда-нибудь на юг. Приятно будет отдохнуть, почувствовать на своем лице солнечные лучи, прежде чем пресса снова накинется на нас. После аукциона к Петре тоже стали проявлять повышенное внимание как к выдающемуся дизайнеру. И они еще не видели остальных костюмов! После выставки в ее карьере модельера состоится очередной метеорический взлет.
Кэти ласково уговаривала меня позвонить Эйдану. Он начинает беспокоиться, говорила она, но я не поддавалась. Я чувствовала, что теперь, когда я взяла себя в руки и погрузилась в работу, такой разговор может отвлечь меня и все испортить. Эйдан должен вернуться из Нью-Йорка, но сначала мне надо решить, чего я хочу от будущего, прежде чем рассматривать его предложение. Я понимала, что мое поведение накануне отъезда из Нью-Йорка было по-детски глупым, но также знала, что Эйдан требует от меня слишком многого. Я решила не обращать внимания на его беспокойство, пока не закончу работу над проектом. Но когда я получила письмо от Бена, написанное от руки, все изменилось.
Моя дорогая Эстер,
скажи мне, как у тебя дела, и если ты ответишь, будто рада освободиться от меня, я не смогу спать по ночам, зная, что оскорбительно вел себя с человеком, которым так восхищаюсь, который настолько искренен — как в жизни, так и в творчестве. Поэтому я чувствую необходимость написать тебе это письмо с признанием — и просьбой.
Сначала признание: извини, но я постоянно снимал тебя на камеру, и не только в Аспене. Камеры следили за каждым твоим движением в студии. Поэтому теперь я могу просмотреть эти записи и вновь пережить некоторые моменты, как, например, когда в Артдене ты изображала Кристину — и этот щедрый откровенный образ Эстер Гласс, моего живого шедевра. Я вижу тебя распутной Викториной, чистой Марией, властной Изабеллой, смотрю, как ты восхищаешься чужими произведениями искусства, посетив нью-йоркский музей, или пьешь кофе с Соней в городском кафе. Но некоторые сцены, которые мне хотелось бы прокрутить еще раз, для меня уже потеряны. Я не могу выбросить из головы Юдифь и постоянно задаюсь вопросом, что она сделала со мной в ту ночь, или, может, что я с ней сделал. Я нашел на своей спине твои инициалы и герб, но, наверное, никогда не узнаю, как они там оказались. Шедевр подписывает своего владельца — последний неожиданный поворот семисерийного фильма. Я помню твою прекрасную кожу, эти тоненькие, серебряные на концах линии на твоем животе, которые обнажились, когда ты сбросила платье Юдифи. Почему я не знал, что ты родила ребенка? Что еще мне неизвестно о настоящей Эстер Гласс? И почему воспоминания о том вечере испарились из моей головы на следующее же утро?
Это был первый раз, когда я позволил тебе выступать перед твоими собственными камерами и не выставлял своих. И ты была самой загадочной, обворожительной — и пугающей. Я помню прикосновение к твоей босой мягкой ступне. А теперь просьба: пожалуйста, дорогая Эстер, скажи мне, было ли между нами что-то еще или же это просто бесплодные фантазии моего разыгравшегося воображения?
Теперь я понимаю, почему ты назвала серию «Обладание» и почему мне захотелось заплатить за тебя такую цену. Сам того не ожидая, в итоге я оказался в твоей власти.
И, наконец, мне хотелось бы поблагодарить тебя. Неделя, проведенная с тобой, стала для меня бесценным уроком: спектакль никогда не сможет заменить жизнь. Нам всем необходимо общение, чтобы друг у друга учиться.
Навсегда твой покровитель — и друг
Бен.
P. S. Ты так и не закончила список. Интересно, какие еще пять прилагательных ты могла бы туда добавить?
Я скомкала письмо и бросила его в корзину. Мои щеки пылали, а сердце гулко билось в груди. Я тут же схватила телефон и набрала номер Бена. В Лондоне сейчас семь утра, значит в Нью-Йорке — два часа ночи, но меня это не остановило.
Бен взял трубку и откликнулся сонным голосом.
— Как ты осмелился делать такие намеки… и составлять обо мне мнение на основании татуировок на моей коже! — кричала я. — Ты ничего не знаешь обо мне, о моем прошлом, и это не твое дело!
Бен был ошарашен. Затем он попытался успокоить меня, но я была слишком расстроена, чтобы слушать. Вместо этого я лишь выкрикивала в трубку оскорбления, прежде чем отключить ее и с рыданиями рухнуть на кровать. Зарывшись в подушку, я положила руку на живот и провела пальцами по едва заметным следам, оставленным на моем теле прошлым, о котором я так долго пыталась забыть. Несмотря на близкие отношения с Эйданом и знание каждого сантиметра тел друг друга, он никогда не замечал этих тоненьких полосок. Они стали такими незаметными, что даже я забыла о них.