Появилась лукавая как лиса Кэти и провела нас внутрь. Следующая дверь вела в главный зал. Мы, проталкиваясь сквозь толпу, вошли и оказались на одной из выставок Билли. Пространство заполняли два разбитых автомобиля, через открытые двери были видны человеческие внутренности, выпирающие из хорошо сымитированных тел; перед одной из машин сидел кролик, в свете фар его глаза казались остекленевшими. Из приемника другого автомобиля раздавались режущие слух звуки какой-то попсовой мелодии, музыку почти заглушал гул голосов. Гости были тесно прижаты друг к другу и почти не смотрели на выставленные в полуосвещенном помещении экспонаты. Никого не интересовали предметы выставки, все были слишком увлечены тем, что смотрели в спины друг другу, обмениваясь злобными сплетнями и обсуждая последние сделки. Я заметила знакомые лица, среди них — Линкольна Стерна, своего старого приятеля, ставшего художественным критиком, который сейчас был занят ядовитым обменом мнениями с двумя скульпторами — давними друзьями Билли и «аборигенами» галереи — почетное звание, которого удостаивались лишь те, кто был с Эйданом Джероком с самого начала.
Я хлопнула Линкольна по плечу, он обернулся и, увидев меня, кокетливо улыбнулся. С возрастом его имидж блондина с мальчишеским лицом стал более выраженным. Он мог бы сойти за младшего брата Дэвида Хокни.
— Ты обещал пообедать со мной, — сказала я.
Линкольн поднял руки, моля о прощении, но было видно, что его ум в этот момент что-то просчитывает.
— Я уезжаю в Милан. Может быть, на следующей неделе в нашем любимом заведении?
Я кивнула.
— Нам надо поговорить, — добавила я.
Он знал о чем, но изобразил невинную ухмылку. Линкольн поместил критическую статью обо мне в «Санди Таймс» без моего согласия. Между нами существовал негласный договор: он всегда был первым, кому я рассказывала новые эксклюзивные подробности о ходе моей работы. Статья впервые нарушила этот договор. Мне было непонятно, что Линкольн таким образом приобретает, кроме дистанции, образовавшейся между нами. Прежде чем он успел сказать что-то в свое оправдание, кто-то схватил меня за руку и повис на ней. Я узнала пальцы Эйдана, взвешенную силу его пожатия, и повернулась.
Он выглядел немного обеспокоенным, но, казалось, был рад меня видеть.
— Все в порядке, Эстер? Могу ли я похитить тебя на минутку?
— Конечно, — ответила я.
— Встретимся в моем кабинете, я скоро подойду, — продолжил он. — Билли только что грозился разделаться с каким-то журналистом из «Артфьючер», который раскритиковал выставку в пух и прах.
Эйдан ушел, а я взяла протянутый Кэти бокал вина. Билли всегда был готов поучаствовать в стычке. Когда-нибудь ему сильно достанется. Я огляделась вокруг. Линкольн был полностью поглощен беседой с фатоватым молодым человеком в полосатом костюме — либо он работал в деловом центре Лондона, либо старался одеваться с претензией на оригинальность. Я так и не поняла, какое из двух предположений было верным, но на самом деле это не имело никакого значения.
Что касается Сары и Рут, они затеяли флирт с художником из «Дримлэнд студио». Они с двух сторон обнимали его и в унисон кивали, пока он что-то им рассказывал. Девушки привыкли делить одного кавалера, являвшегося лишь частью их представления, и отдавали себе отчет в производимом эффекте. На обеих сегодня были футболки: Рут надела футболку с надписью «Бол», а Сара — «Локс». Похоже, вечер будет насыщенным. Иногда презентации художников этому способствуют. Они будоражат нас, наполняют энергией, будят желания. Искусство является одним из самых сильнодействующих наркотиков. Если речь идет о настоящем искусстве, оно гипнотизирует, пленяет, заставляет испытать ни с чем не сравнимое удовольствие. Но как раз сейчас у меня были дела поважнее. Стараясь не попасться никому на глаза, я проскользнула сквозь толпу и отправилась дожидаться Эйдана в его кабинет.
Наконец хлопнула дверь и щелкнул ключ в замке. Я мысленно улыбнулась этим мерам предосторожности. Эйдан вошел и присел на край стола. Его взгляд ни на чем не мог остановиться, а пальцы отбивали ритм в такт словам. Его смуглая кожа блестела. Вечеринка явно удалась.