========== Глава 1. Здравствуй, шизофрения! ==========
– Так, что же со мной случилось на этот раз?
Именно этот вопрос я задаю вслух, когда просыпаюсь с утра пораньше и обнаруживаю, что оказалась совсем не там, где засыпала. Вернее, не там, где, по моим логическим предположениям, должна была проснуться, потому что самого процесса засыпания я тоже вспомнить не могу.
Впрочем, учитывая, чем я занималась вчера вечером, это неудивительно. Как-то слышала прикол, что «на экзамене по латыни студент нечаянно призвал Дьявола». Как раз мой случай. С меня бы сталось изобрести во сне портал в какую-нибудь другую вселенную. Хотя мои вчерашние изыскания вроде бы были вполне милыми и безобидными… Помнится, я нашла в подвале какую-то банку с оранжевым порошком, оставшуюся от прежних хозяев, и решила ради интереса его поджечь… Кто ж знал, что это окажется дихромат аммония?! Последнее, что помню, это то, как я пыталась очистить свой стол от той кучи оксида хрома, которая образовалась в результате реакции.
– Наконец-то ты проснулась.
Голос, произнесший эти нехитрые три слова, казалось, шел отовсюду. Ничего из ряда вон выходящего в нем не было. Вполне обычный баритон. Правда, в том, что я никогда до этого его не слышала, я абсолютно уверена, тем не менее, у меня даже мысли не возникает не то, что впасть в панику, но и просто забеспокоиться.
– Обалдеть, говорящие стены! Здравствуй, шизофрения!
Ну а как еще я должна реагировать? Если бы в комнате был шкаф, я бы решила, что говоривший сидит там, но шкафа не было. А голос был, сейчас превратившись в рваный, чуть безумный смех.
– Да, такой реакции я еще не встречал, – отсмеявшись, наконец, говорит все тот же голос.
– А вы, собственно, кто, мистер? – реагировать на происходящее серьезно выше моих сил, хотя, казалось бы, пора уже. Но у меня свои причуды. Обычно чем хуже обстоят мои дела, тем с большим юмором я смотрю на происходящее. Наверное, если дела будут вообще швах, я и вовсе не заткнусь.
Беглым взглядом я осматриваю комнату. С виду самая обычная спальня, раза в полтора меньше моей комнаты, правда, обставленная не в пример лучше. Изысканность и дороговизна здесь чувствуется буквально во всем, а я за свою не слишком долгую жизнь уже успела насмотреться на великое множество разных интерьеров, чтобы понимать подобные вещи сразу же. Обои цвета нефрита, красивая люстра, а прикроватным тумбочкам самое место в каком-нибудь музее. О самой кровати я и вовсе умолчу. Сразу видно ручную работу. Над изголовьем висит картина с изображением какого-то пейзажа в роскошной, тяжелой, кованой раме. Тут же проскальзывает мысль о том, как она оторвется посреди ночи и рухнет тебе прямо на голову. Отсутствием фантазии я отродясь не страдала, потому представленная картина того, что в результате останется от моей головы, так и встает перед глазами. Бррр! Ни за что бы не легла головой в ту сторону! Но вся эта шикарная обстановка удивительно ярко контрастирует с разбитым окном, через которое в комнату врывается ветер, развевая легкие занавески.
– Меня что, похитили? – интересуюсь я, крутя головой по сторонам. Да, наверное, это прозвучало так, будто я ужасно рада подобному обстоятельству. Порой сама удивляюсь собственному равнодушию. Уже и не припомню, когда я в последний раз серьезно о чем-то переживала. Вот и сейчас в душе нет ни намека на беспокойство, какая уж там паника!
– Давай будем считать, что я просто пригласил тебя в гости.
До меня, наконец, доходит, что голос идет из колонки, которую кто-то повесил над одной из дверей. Тоже мне великая мыслительница! Комната вновь подвергается осмотру с моей стороны, но теперь он преследует иную цель, и мне не составляет труда заметить небольшую камеру, притаившуюся на верхнем плинтусе.
– Так что тут, реалити-шоу? И меня выбрали быть участником? – наверное, мой шутливый тон совершенно неуместен в данной ситуации, но вот так просто взять и стать серьезной никак не выходит. Вместо этого я не удерживаюсь и машу в камеру рукой. – И каковы же были критерии выбора? И за какие заслуги мне выпала такая честь?
Из динамика вновь доносится смех. Походу, мне в кои-то веки достался собеседник с чувством юмора. Как же, оказывается, мало на свете таких людей. Другие бы уже давно либо начали крутить пальцем у виска, либо беситься. Знаем – плавали.
– Скажем так, кое-какие твои произведения показались мне весьма занимательными, – отвечает голос.
А вот теперь всю веселость как рукой снимает. Творчество – это единственное, ради чего я могу стать серьезной. Единственное, что, по сути, имеет значение. Вдохновение – вот в чем смысл жизни. Без него ты словно неживой, а дыхание всего лишь отсчитывает оставшиеся до смерти вдохи-выдохи.
– Герои, которых ты описываешь, – продолжает развивать он свои мысли, – практически все они – люди со своим уникальным чувством прекрасного, со своим пониманием красоты и искусства. Но, в то же время, это люди, которые реально существовали или все еще существуют в этом мире. Почему ты решила написать про них? Что тебя так привлекло?
Что за странный способ брать интервью? Впрочем, ладно. Если уж человеку так интересно, почему бы не поговорить? Я ставлю подушку вертикально, прислонив ее к той спинке кровати, где располагаются ноги, после чего откидываюсь на нее, сконцентрировав взгляд на висящей картине.
– Индивидуальность, – какой вопрос, такой и ответ. А раз уж спрашивает о таком, то должен понимать, что именно я имею в виду. – Я ненавижу все обычное. И меня может вдохновить на творчество любой намек на индивидуальность. А те, о ком я писала – это далеко не намек.
По ту сторону динамика раздается хмыканье, идентифицировать которое я не могу.
– Что я такого сказала? – уточняю я.
– Нет-нет, – отзывается голос. – Просто приятно слышать столь высокую оценку. Не расскажешь, в таком случае, что привлекло тебя в деле, которое ты изучала последним?
Ну надо же, как все обернулось! И почему мне так везет, хотелось бы мне знать? Судьба, видимо, благоволит психам вроде меня. А как иначе объяснить, что мы встретились при таких странных обстоятельствах?
Последнее дело, которое изучала, значит. Таинственные исчезновения молодых людей. Полиция объединила их в одно большое дело. Сама не знаю, почему оно меня заинтересовало. Возможно, из-за фотографий пропавших. Даже на сухих черно-белых снимках они выглядели необыкновенно живо. Все, без исключения. Очень красивые и яркие люди. Такие всегда оказываются в центре внимания, притягивая остальных своей духовной энергией.
– Жертвы, – медленно отвечаю я, тщательно подбирая слова. – Их выбор. Он был не случайным. Внешность была первым, что бросилось в глаза.
– Все верно, – невозмутимо произносит он. – А почему, как ты думаешь, выбрали именно их?
Нет, какого черта, а? Стоило тащить меня сюда, чтобы устроить этот допрос, когда все можно было узнать и по телефону? Хотя я терпеть не могу эти звонилки. Ну да ладно, плевать. В конце концов, если все обернется, как я думаю, а я почти уверена, что так оно и будет, то из всего этого получится шикарная книга.
– Возможно, они напоминают похитителю кого-то, кого он потерял, – высказываю предположение я. Честно говоря, я еще не успела уйти в это дело с головой и выдвинуть хоть одну теорию, поэтому предпочитаю начать с самого очевидного и простого. – Или же его самого.
– Неплохо, – динамик доносит до меня негромкий ответ. – А хочешь знать, что с ними произошло на самом деле?
Первая мысль, пронесшаяся в голове, на все голоса вопит, что звучит это интересно и интригующе. Эх, инстинкт самосохранения… Ау! Где же ты?
– И где подвох? – я перевожу взгляд с картины на камеру и смотрю прямо в объектив.
– Никакого подвоха, – кажется, мой незримый собеседник от души развлекается. – Можешь осматривать мой дом, сколько твоей душе угодно. Полюбуешься на мою коллекцию и сама сделаешь выводы.
– Не пойми меня неправильно. – Разговор катится куда-то не туда. Не так я себе представляла его продолжение. Тем не менее, мысль, что все это может быть интересным, по-прежнему доминирует над остальными. А мысль, что я сейчас неизвестно где в лапах неизвестно кого, только придает обстановке пикантности. – То, что я описывала всех этих людей, вовсе не означает, что я на их стороне. Они дарили мне вдохновение, вот и все. А потом некоторые не без моей помощи теряли свободу, а порой и жизнь.