Так началась новая игра… Теперь я всеми силами стараюсь найти укромное местечко, где Бэлль меня не найдет. Иногда мне это удается, иногда нет. Промотавшись пару дней по поместью, я, наконец, обосновалась на самой вершине часовой башни, подняв за собой лестницу. По голой стене змея заползти не сможет, в этом я убедилась сразу же.
В этой же комнате, которую я избрала своим новым кабинетом для творчества, обнаружился очередной шедевр Оскара. Постепенно я привыкла к ним, поэтому прежней бури эмоций нахождение еще одного бедняги у меня уже не вызвало. Интерес – да, может, немного восхищения, насколько вообще можно восхищаться видом мертвого человеческого тела, но вот прежнего всплеска удивления пополам с неверием и очарованием уже не было.
Жертвой опять-таки был молодой темноволосый юноша, вот только композиция здорово отличалась от большинства, в оригинальности составляя конкуренцию даже Икару. Круглый и плоский сосуд, расположенный прямо за часами так, что сквозь него были видны массивные стрелки. Сам же юноша здорово напоминал известный рисунок Леонардо да Винчи.
– «Витрувианский человек», – хмыкаю я, подходя поближе, чтобы рассмотреть композицию вблизи. Ведь действительно этот полуобнаженный парень в одной лишь набедренной повязке и с раскинутыми в стороны руками и ногами был практически копией изображения, что я видела очень много раз.
– О, ты знаешь да Винчи? – голос Оскара звучит так, словно он одновременно и удивлен, и обрадован этому факту.
– Да, я знаю да Винчи, – улыбаюсь я. – Еще бы я его не знала. Помнится, в школе меня называли его правнучкой за мою манеру иногда писать конспекты справа налево, постоянно сокращая слова, да еще и непонятным почерком.
– А для чего ты это делала, ты знаешь?
– Будешь смеяться, но просто для прикола, – окунувшись в воспоминания о тех днях, я невольно начинаю хихикать. – Если бы ты видел лица моих одноклассников в тот момент, когда они пытались расшифровать мои «письмена», ты бы меня понял.
– Могу себе представить, – усмехается в ответ Оскар. – Значит, в школе ты больше всего любила мировую художественную культуру?
– Нет, совсем нет, – качаю головой я. – Искусство мне, конечно, нравится, но не более того. Я куда большее предпочтение отдавала точным наукам, в частности, химии, периодически доводя преподавателя едва ли не до инфаркта. Просто я всегда любила получать новый опыт, неважно, окажется ли он удачным или нет. Когда меня захватывало прочитанное, я всегда пыталась воплотить его в жизнь. Любыми способами. Последней каплей терпения учителя стало то, что, оставшись после уроков в школьной лаборатории, я получила миллилитров этак триста синильной кислоты… Короче говоря, в результате мне запретили пользоваться лабораторией без присмотра.
– Вот как, химия значит… – что-то уж слишком довольным кажется мне он. Не к добру это. – Значит, будет излишним с моей стороны рассказывать, как я добился такого эффекта в своих произведениях. Сама разберешься.
– Может, и разберусь, – не отрицаю я, а потом снова возвращаюсь к юноше в сосуде. – Значит, время. Он символизирует время, верно?
– Нетрудно было догадаться, да? – хмыкает Оскар. – Как я уже говорил ранее, я ненавижу время. Его неумолимое течение изо дня в день разрушает этот мир, уничтожая красоту.
– Но ты не в силах изменить законы природы, – говорю я. – У всего есть свой срок. Люди умирают, животные умирают, растения умирают. Даже скалы, возраст которых насчитывает миллионы лет, рано или поздно разрушатся. Ничто не может существовать вечно. Даже они, – киваю я на юношу. – Да, они могут просуществовать десятилетия, а может даже несколько сотен лет. Но и они со временем утратят свою красоту и рассыплются в прах.
– Это так, – признает мою правоту Оскар, хотя и неохотно. – Но когда у тебя есть выбор, прожить один день или два, вряд ли ты согласишься на первый вариант. Я знаю, что мои шедевры не дают этим людям абсолютного бессмертия, тем не менее, это их шанс сохранить себя такими намного дольше, чем было уготовано природой. По сути, пусть и не навечно, но я все равно нашел способ обмануть время.
– Поделиться секретом? – я пристально смотрю в объектив камеры, уверенная, что Оскар не сводит с меня взгляда и замечает каждую мелочь. – У меня тоже есть свой способ обмануть время. Как ты думаешь, сколько мне лет? Думаешь, дело идет к тридцати? А вот и нет. Восемнадцать. Не больше и не меньше, и так уже много лет. И неважно, что написано в паспорте, пока я сама считаю так. Пока я думаю, что мне восемнадцать, мне и будет восемнадцать. А уж если придет момент, когда мое тело начнет вызывать у меня отвращение, что ж… Сейчас есть масса способов исправить положение, начиная от пластической хирургии и заканчивая стволовыми клетками. И в этом моя сила. У меня нет зависимости от того, как я выгляжу. Я просто принимаю себя такой, какая есть, со всеми моими недостатками.
– Похоже, в этот раз нам не договориться, – констатирует Оскар.
– Может, подеремся? – как бы между прочим, предлагаю я, не рассчитывая, что он воспримет эту детскую провокацию всерьез.
Впрочем, он и не воспринимает, смеясь в ответ. Стало быть, разговор окончен. Я усаживаюсь на пол, привалившись к стене, и открываю тетрадь. Вдохновение бьет ключом, и я не собираюсь зевать этот шанс.
И только дописываю первое предложение, как раздается тихое шипение Бэлль, выползающей из узкой щели в дальнем углу.
========== Глава 10. Искушение ==========
Вот ума не приложу, откуда, при моей патологической лени, во мне появилось нестерпимое желание навести в этом доме полный порядок, но в какой-то момент я поймала себя на мысли, что кружащаяся в воздухе пыль меня раздражает. Это было и неудивительно, учитывая, что Оскар вряд ли хоть раз обременял себя приборкой, будучи полностью погруженным в свое творчество. И что-то я сомневаюсь, что в его лаборатории, обнаружить которую мне так до сих пор и не удалось, есть хоть одна пылинка. То ли дело в остальных комнатах…
Так что уже второй день я, вместо того, чтобы сидеть и писать, занимаюсь грязной уборкой, мокрой тряпкой стирая пыль со всех доступных мне поверхностей, метлой убирая свисающие с потолка тенета и постепенно, комната за комнатой, делаю дом похожим именно на дом, а не на заброшенный столетие назад замок с привидениями. Конечно, на то, чтобы заделать трещины в стене и залатать дыры на обоях, моих навыков не хватает, но это я еще готова стерпеть. В конце концов, подобные мелочи даже придают этому дому свое особое очарование, не позволяя ему окончательно превратиться в музей.
Оскар, глядя на мои мытарства, иногда позволяет себе ехидно прокомментировать происходящее, заметив, что такими темпами ему придется в корне изменить свой замысел относительно меня. И придется мне символизировать не вдохновение или свободу, а чистоту. Я в ответ только кидаю в камеру мыльной губкой, но этим мое возмущение и ограничивается. Я и сама не заметила, как вошла во вкус, и сейчас процесс приборки уже не кажется мне таким утомительным, скорей уж наоборот. Таким образом я заглядываю во все уголки помещений, скрытые от глаз цветочными горшками, вазами, стульями и прочими предметами интерьера.
Бэлль неустанно ползает за мной всюду, куда бы я ни пошла, удивительно хорошо понимая, если не человеческую речь, то мое настроение точно. И если оно по какой-то причине падает ниже плинтуса, она старается не показываться мне на глаза.
Во время приборки я наткнулась еще на две композиции Оскара, но, так как в тот момент я была не в том настроении, чтобы вести глубокомысленные философские беседы о жизни и творчестве, мы решили перенести беседы о них на потом. Хотя выглядели они, как и всегда, довольно интригующе. Молодой человек в стандартном облачении дворецкого, стоящий в столовой с подносом в руке. Честно говоря, я, как ни пыталась, так и не смогла понять, что же может означать для Оскара он, хотя до этого смысл читался просто на ура. Второй жертвой была девушка, и вот тут долго думать не пришлось. Пышное платье нежно-голубого цвета, красивая серебристая корона на голове, царственная осанка, гордо поднятая голова, да и место, где я ее нашла – морозильная камера – все это говорило само за себя. Снежная королева. Холодность и неприступность в одном флаконе. Видимо, еще одна девушка, разбившая сердце Оскару… Что-то совсем ему в любви не везет, как я посмотрю…