– Занятно, – отзывается он. – Я сразу понял, что с тобой все не так просто, но ты смогла меня удивить. А тебе никогда не приходило в голову, что те люди, о которых ты пишешь, возможно, тоже перенесли однажды подобную встряску? Но, в отличие от тебя, не смогли вычеркнуть ее из своей жизни.
– Я думала об этом, – киваю я. – Много думала. О своей связи с ними и о том, почему мне так легко понимать их и принимать их взгляды на мир. Эмоции. Мы лишены их. И они, и я, все, что мы делаем, это попытка вернуть их себе, попытка хоть что-то почувствовать. По-настоящему почувствовать. Я получаю это в своих книгах, они – в своих поступках.
– Значит, ты понимаешь меня, Эмеральда? – спрашивает Оскар. – Понимаешь, почему я делаю то, что делаю? Ну, и кто я для тебя в итоге?
– Я не знаю, – качаю головой я, поняв, что не смогу сейчас дать точного ответа на этот вопрос, да и вообще хоть какого-нибудь. – Но я действительно рада, что ты вернулся.
========== Глава 13. Вальс вслепую ==========
– Блин! – ворчу я, пытаясь сосредоточиться на писательстве, но ощущения в боку, там, где находится шов от давешней операции, опять меня отвлекают. – Когда уже надо снимать эти чертовы швы? Как я могу нормально работать, когда они так чешутся?
– Еще пару дней, и, думаю, можно снимать, – отвечает Оскар.
– Слава богу, – сказать, что меня это радует, значит ничего не сказать. Места вокруг швов чешутся так сильно, что я едва не расчесываю их до крови. А легче, по всем законам подлости, не становится ни на йоту.
На улице льет, как из ведра, и на балконе сейчас работать себе дороже. Так что я нашла для этого вполне уютную комнату. Пожалуй, именно ее можно в полной мере назвать гостиной. Оформлена в викторианском стиле. Нефритовые обои, как в спальне. Абстрактные картины на стенах. Красивая висячая люстра перекликается с небольшими бра. Светло-бежевые диваны и кресла на резных ножках квадратом стоят вокруг двухъярусного журнального столика с массивной деревянной столешницей. На нижнем ярусе лежат подшивки старых газет, в которых выходили статьи о героях моих прошлых книг. Быстро пролистав их, я будто на миг окунаюсь в прошлое, но не испытываю в связи с этим никаких особенных эмоций. Это уже былое. На тумбочке у одной из дверей стоит небольшой граммофон. Пластинки обнаружились в той же тумбочке, и я, долго не думая, включила первое, что попало под руку. Это оказался Чайковский. И в данный момент как раз играет танец Феи Драже из балета “Щелкунчик”. Музыка, пожалуй, не слишком подходит по теме к моей книге, но так как проклятые швы все равно не дают мне сосредоточиться, я просто откидываюсь на спинку кресла и слушаю мелодию.
Я не спала почти всю ночь. Так и не смыкала глаз с того момента, как проснулась от кошмара. После того, как я рассказала Оскару о том, что случилось со мной в прошлом, на душе здорово полегчало, словно с плеч сняли тяжелую ношу, к которой я настолько привыкла, что перестала обращать на нее внимание.
А потом мы до самого утра разговаривали. О разных вещах, важных и не очень. Собственно, говорила в основном я, а он лишь спрашивал. И до этого я даже сама не подозревала, что могу так долго разговаривать без передыху. А еще меня не оставляло ощущение, что все это больше всего походило на самый обычный скулеж, но Оскар ни слова не сказал об этом, терпеливо выслушивая все, что я, сама от себя не ожидав, вываливала на его голову.
А уже под утро он спросил меня:
– Эмеральда, а ты задумывалась, что будет потом? Когда закончится наша небольшая игра?
Не задумывалась. До того, как он спросил, не задумывалась. Но с тех пор эта мысль ни в какую не выходит у меня из головы. Действительно, что будет потом? Допустим, издам я еще одну книгу о том, что было здесь. И что? Предполагается, что я просто выброшу все это из головы? Забуду? Найду себе нового вдохновителя? Но я не хочу! Я вообще не хочу отсюда уходить. Никогда. До этого я еще нигде не чувствовала себя настолько нужной. Словно, проплутав по миру невесть сколько лет, я наконец-то вернулась домой. Оскар и его дом сожрали меня с потрохами.
Книга почти не пишется. Весь мой начальный запал иссяк давным-давно, и мои теперешние потуги совершенно никуда не годятся. И я знаю причину. Это не потому, что это место больше меня не вдохновляет, скорей уж наоборот вдохновляет слишком сильно. Просто я не хочу, чтобы кто-то об этом знал. Знал о моих чувствах. Они только мои. И я хочу, чтобы так и оставалось. А при мысли, что мне придется делиться ими с кем-то, пусть даже и с моим вымышленным персонажем, я испытываю почти физическую боль. Поэтому я не могу ничего написать, пусть даже и для себя. Не хочу, чтобы все это, подобно прочему, стало очередной главой моей жизни. Она слишком важна.
Но при этом я не могу не понимать, что долго это не продлится. Счастье не бывает вечным. И пусть даже мое нынешнее состояние нельзя назвать счастливым, для меня нет лучшей награды, чем вновь ощутить все краски жизни. Пусть даже и на короткое время.
Танец Феи заканчивается, сменяясь главной темой “Лебединого озера”, и эта печальная, пробирающая до мозга костей композиция, пожалуй, лучше любых слов отражает состояние моей души.
Почему все не может просто остаться, как есть? Разве счастье – это преступление? Почему всё непременно должно измениться? Возможно, не сегодня, не завтра и даже не через неделю, но всё равно должно.
Родители спохватятся, что я пропала, и начнут поиски. Я не могу их винить за это. Пропади мой ребенок, я бы наверное тоже стала его искать. Но если бы я знала, что моему ребенку там, в неизвестности, также хорошо, как мне сейчас? Стала бы я тогда искать? Или оставила бы все, как есть? Не знаю. Но так не хочу, чтобы они вмешивались. Им не понять, что для меня находиться здесь и есть самое большое счастье. Для них этот дом будет всего лишь братской могилой тех несчастных молодых людей, что стали шедеврами Оскара. И по-своему они, конечно, правы, но… Но для меня этот дом, пожалуй, лучшее место на свете, кто бы что ни говорил и как бы иначе ни считал.
– О чем думаешь? – спрашивает Оскар.
– О том, что ты спросил сегодня ночью, – уточняю я. – О том, что я думаю о своем будущем.
– И?
– Я ничего не думаю, - качаю головой я, смотря в пространство перед собой и почти не слыша музыки. – Я не могу ничего представить. Просто не вижу будущего. Возможно, даже просто боюсь, что если уйду отсюда, то какая-то часть меня все равно останется здесь.
Он ничего не говорит в ответ, а у меня в мыслях такой хаос, что я никак не могу ухватить за хвост нужную.
– Глупо, да? – наконец, говорю я, поворачиваясь к камере. – Я боюсь того, чего не может быть. Я ведь никогда не уйду отсюда. Даже если захочу, ты ведь все равно меня не отпустишь.
– Я ведь с самого начала говорил, что придет момент, когда ты не захочешь уходить отсюда, – напоминает он. – Я никогда не удерживал тебя здесь силой. Когда ты оставалась одна, у тебя было множество возможностей уйти, но ты их игнорировала. Загляни в себя чуть глубже, и сама убедишься, что духом ты уже принадлежишь мне и моему искусству.