Это нелогично, бессмысленно, невозможно! Я отказываюсь верить в то, что вижу! Оскар, ты что?! Ты с самого начала планировал сделать это?! Решил покончить с собой? Превратить самого себя в свой последний шедевр?!
– А на что это похоже, Эмеральда?
Я затравленно перевожу взгляд с одного экрана на другой, пытаясь увидеть хоть какой-то намек на место, куда мне нужно бежать. Бежать и останавливать это! Останавливать, пока еще не поздно! Черта с два я дам тебе умереть!
– Брось эти шуточки… – голос предательски дрожит от страшного осознания, что гипотетическая разлука, к которой я все это время пыталась себя подготовить и которой, надеялась, вообще не будет, вот-вот наступит. По-настоящему. И я ничего не смогу сделать. На глаза наворачиваются слезы от ощущения собственной беспомощности. – Слышишь, Оскар? Прекрати… Это не смешно…
– А почему ты так удивлена? - спокойно спрашивает Оскар, словно это не он с минуты на минуту захлебнется в бальзамирующей жидкости. В его голосе нет даже намека на страх или смирение, одна только невозмутимость и немного иронии. – Мне казалось, это очевидно. Живым я им не дамся, а так я сам, пусть и ненадолго обрету бессмертие. Это можно назвать полным погружением в искусство, тебе не кажется? – теперь он откровенно смеется.
Да, вот оно! Я наконец-то понимаю, где он решил установить себя самого, и чуть локти не кусаю от того, что придется бежать в самую дальнюю часть поместья. В склеп. Тот самый, где навеки упокоился его ненавистный отец.
Снаружи доносятся дежурные полицейские реплики вроде “Оцепите периметр”. Поражаюсь, как это никто в рупор не орет коронную фразу “Здание окружено! Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками!” Мельком выглянув в окно, я быстро оцениваю ситуацию, соображая, как пробежать мимо незамеченной.
– Ты – тоже мой шедевр, Эмеральда. Вдохновение и свобода. Тебя нельзя неволить. Ты должна оставаться такой, как ты есть, и не иначе.
Утекают драгоценные секунды, и я, так и не придумав плана, бегу просто напролом. По оранжерее, мимо девушки-цветка, в комнату с Икаром, оттуда к другому наблюдательному пункту. Там мониторы тоже показывают Оскара. Он все также невозмутим, хотя жидкость дошла ему уже до подбородка. Дергаю рычаг и влетаю в открывшийся зев черного хода.
Только бы успеть… Только бы успеть! Черт, Оскар, не смей умирать! Не смей!
Я ног под собой не чую. Кажется, даже земли не касаюсь ими, а просто лечу. У меня за спиной раздаются голоса, кто-то выкрикивает мое имя. Видимо, полисмены меня все-таки заметили. Но мне плевать!
Черт, ну почему это место такое огромное?! Время словно замедлилось, и мне кажется, что проходит полчаса прежде чем я наконец-то достигаю фонтана.
Я не слышу ничего, только стук крови в ушах. Сердце вот-вот выскочит из груди, но я не обращаю на это внимания. Это не остановит меня! Только не сейчас!
Вот павильон с бассейном. Вода там спущена, и я чуть ли не кубарем слетаю вниз. За мной топот. Полицейские преследуют меня. Если они меня остановят… Нет! Я не могу это допустить! Не могу и ускоряюсь пуще прежнего, хотя бежать, находясь почти по колено в воде, очень сложно. Но я смогу! Смогу! Мне же всего лишь надо расколотить эту чертову колбу чем-нибудь тяжелым.
– Нет!
Я врываюсь в склеп и на миг замираю от ужаса и неверия. Нет! Не может быть! Хватаю первый попавшийся на глаза увесистый камень и со всей дури обрушиваю его на стекло. И ничего, даже царапины нет.
– Ну же! Давай! Ну же!
Я долблю стекло до тех пор, пока камень не выскальзывает из мокрых пальцев и не обрушивается на мое плечо. Рука тут же безжизненно повисает, но я не чувствую боли. Физической боли, потому что сердце мое целиком превратилось в одну сплошную кровавую рану. И катящиеся по щекам слезы отчаяния, вопреки обычаю, не приносят облегчения.
Проведя здоровой рукой по разделяющему нас стеклу, я обессилено валюсь на колени. Реальность, отличная от моих радужных фантазий, беспощадно обрушивается на мои плечи, и я не вижу ничего вокруг себя. Словно весь мой мир сводится к одному-единственному человеку.
Вокруг кто-то копошится, но я не могу заставить себя отвести взгляд от Оскара.
Вот и все… Это конец, да? Так ты все решил? Только в смерти ты видел спасение? Но почему, Оскар? Почему? Почему ты не взял меня с собой?..
========== Глава 20. Истина ==========
Какая похожая ситуация и какая разная реакция. Удивляться тут, конечно, нечему, но все же… Как ни крути, а все снова повторяется. И то, что тогда меня выкопали из-под земли, а сейчас нашли в доме серийного убийцы в окружении десятка мертвецов, – всего лишь мелкие детали.
Я сижу в открытой машине скорой помощи, закутанная в мягкий коричневый плед и флегматично наблюдаю за происходящим вокруг меня хаосом. Люди в форме бегают, что-то кричат, возмущаются, опять бегают. Все это больше всего похоже на растревоженный улей.
А я просто сижу, сжимая в руках кружку с горячим чаем, и чувствую что-то, что нельзя выразить словами. Это слишком противоречиво и идет вразрез с моими убеждениями, но… Тогда, в прошлый раз, их приход был для меня подарком судьбы, долгожданным спасением от ужасной смерти, к которой я уже успела приготовиться. Словно сами ангелы спустились ко мне с небес, чтобы спасти мою ничтожную жизнь. Я была обязана им всем, но так толком и не поблагодарила. Прошло время, и эти люди вновь спасают меня. И сейчас я ненавижу их больше всех на свете. Ненавижу за то, что они сделали. Ненавижу за то, что пришли сюда и отняли мое счастье. Ненавижу за то, что никогда не поймут того, что сделали. Ненавижу. И не могу сказать им этого.
Через какое-то время, когда приезжают труповозки и люди в невзрачной черной форме начинают свою мрачную работенку, меня увозят отсюда. Женщина-врач суетится надо мной, словно не слыша моих возражений о том, что со мной все в порядке. Ну, за исключением травмированной руки. Но нет, мне за каким-то чертом ставят капельницу и насильно укладывают на каталку, словно тяжелораненую.
А мне уже все равно. Поняв и смирившись с тем, что теперь все будут относиться ко мне, как к жертве, серьезно пострадавшей и физически, и психически, я пускаю все на самотек, отключаюсь от происходящего. Пусть делают, что хотят.
В больнице вся эта волокита только усиливается. Когда меня везут на каталке по коридору, дорогу врачам то и дело норовят преградить корреспонденты и репортеры. Щелкают вспышки фотоаппаратов, слышатся крики и ругань, но это доходит до меня, словно из потустороннего мира. Меня это не касается. Никак. Пусть они сами разгребаются с этим дерьмом, раз решили в него ввязаться.
Бесконечные обследования, анализы, перевязки, сетования врачей то на одно, то на другое утомляют меня безумно, даже несмотря на попытку отключиться и от этого. Им не к чему придраться. Меня никто не бил, не насиловал и вообще не подвергал каким бы то ни было мукам. Кроме руки, которую я сама себе повредила тем камнем, физически я полностью здорова. Но, разумеется, никто не поверит мне наслово…
Когда же, наконец, со всем этим покончено, меня привозят в палату и оставляют одну, и мне даже начинает казаться, что все страшное позади, кошмар возобновляется.
– Эми!
Крик моей мамы мертвого разбудит, что уж говорить обо мне… Повернув голову в их с папой сторону, я ничего не говорю, только отмечаю, что выглядят они оба, в принципе, как обычно, если не считать некоторой осунутости. Не говоря больше ни слова, мама садится на кровать и порывисто обнимает меня. Она плачет, без конца говорит, как они за меня беспокоились, как рады меня видеть, а я слова из себя выдавить не могу. Меня не трогают слезы. И своих нет.
Все снова повторяется. Все, как в прошлый раз. Снова выгорели мои эмоции. Дотла. Без остатка. Излечившись от атараксии, я снова попала в ее спасительные объятья, не позволяющие мне сойти с ума окончательно.
Больше всего я хочу сейчас побыть одна. Я никого не хочу видеть, в том числе и родителей. Особенно их. Мне хочется кричать, кричать, кричать, что все это их вина. Что все было бы прекрасно, не вмешайся они. Что я видеть их не могу. Но, разумеется, я не кричу. Что бы я ни говорила, это не вернет мне Оскара. А если начну, меня точно не оставят.