— Эмма, — Бронвин обращается к ней все строже.
— Все хорошо, бабушка. Мама любит, когда я разговариваю.
— Ей нужен отдых.
— Не нужен. Ей нужны мы, чтобы она смогла проснуться. Думаю, она ждала нашего прихода. Тебе тоже стоит с ней поговорить, бабушка, — невинно говорит Эмма. Она не специально не слушается Бронвин. Просто у Эммы такой характер.
— Давай ты поговоришь с ней несколько минут, а потом мы сходим за горячим шоколадом?
— Хорошо. Мамочка, думаю, ты должна сейчас проснуться, потому что я хочу, чтобы ты поехала с нами домой, — она сжимает мою руку чуть сильнее, но ее голос по-прежнему остается веселым и сладким.
Свет начинает исчезать, а голос Эммы становится приглушенным. Темнота плотно окутывает мое сознание и силой утягивает туда, куда я не хочу идти.
— Холли, — нежно шепчет он с сильным французским акцентом. Теплыми пальцами он сжимает мои, и я чувствую жар от этого нежного прикосновения.
— Merde! Я не хочу вот так с тобой разговаривать. Я ждал возле больницы в машине, пока твоя маленькая девочка и свекровь не ушли, — его французский акцент усиливается.
— Пьер, — я пытаюсь сказать, но звук не выходит достаточно громким.
— Mon chéri (фр. дорогая), прости меня. Я не должен был целовать тебя. Не должен был нападать на тебя и захватывать твои губы так, будто ты принадлежишь мне. Но ты напомнила мне о времени, которое я хотел бы вернуть. Это был момент, когда я забыл о своем разбитом сердце и хотел бороться за большее. Хотел обнимать красивую femme (фр. женщина) и чувствовать хоть что-то, кроме той пустоты, что заполняла меня так долго. Oui, ты пришла ко мне на кухню и рассказала о мужчине, non, твари, которая посмела поднять на тебя руку, и это напомнило мне о времени с Евой.
Я не понимаю, что происходит. Может быть, темнота затягивает меня, или, может быть, Пьер перестает говорить. Озноб добирается до меня, а тепло, ласкающее мою руку, исчезает.
— Мама, — снова слышу я.
Хотя в этот раз я могу открыть глаза. В комнате приглушен свет, сильный запах антисептика раздражает мой нос.
Поворачиваю голову направо и вижу капельницу с пакетом прозрачной жидкости, из которого тянутся трубки.
— Мамочка, — слышу снова.
Когда я медленно поворачиваю голову налево, то вижу свою малышку — она смотрит на меня с самой широкой улыбкой на свете.
— Эмма, — говорю я, мой голос хрипит, а в горле сухо. Я пытаюсь сглотнуть, но недостаток влаги затрудняет это.
— Ты проснулась, — восклицает она и бросается ко мне. Ее маленькое тельце прижимается к моему, и она крепко меня обнимает. — Я знала, что просто нужно с тобой разговаривать, чтобы ты проснулась. Я сказала это бабушке, но она просила меня быть тихой. А я не хотела молчать, мамочка. Я люблю тебя.
Не могу удержаться и обнимаю ее сильнее. Ее волосы пахнут цветочным кондиционером, а маленькое тельце с любовью прижимается к моему.
— Я тоже тебя люблю, малышка, — удается мне сказать. Это ощущается прекрасно. Держать в руках самого важного человека и знать, что я в порядке и могу обнимать ее и говорить, как сильно ее люблю.
В то время как мы с Эммой лежим вместе, дверь открывается, и Бронвин заходит в палату, держа в руках стаканчики.
— Холли, милая, как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, как только оглядывает палату и замечает, что я очнулась.
Мне требуется несколько секунд, чтобы вспомнить все, и затем я понимаю, что моя голова на самом деле пульсирует от тупой боли. Поднимаю свою правую руку и замечаю катетер. Когда подношу руку ко лбу, морщусь от боли, но чувствую небольшую повязку.
— Сколько дней я пробыла здесь? — спрашиваю я и осторожно провожу рукой по ушибленному и перевязанному лбу.
Бронвин нажимает на кнопку, а затем садится на свободный стул с правой стороны от меня.
— Сейчас пять часов дня. Ты пришла в себя рано утром. Помнишь, что произошло?
— К сожалению, — я на мгновение делаю паузу, поглаживая волосы Эммы, которая еще ближе прижимается ко мне. — Где Пьер? — спрашиваю я, глядя на Бронвин.
— Он забавный. Мне он понравился, мамочка.
Я смотрю на Эмму, которая сидит на кровати и держит меня за руку.
— Откуда ты его знаешь?
— Он был в зале ожидания, когда мы с бабушкой приехали сюда. Я разговаривала с ним. Он может пойти на пикник вместе с нами?
— Я не знаю, малышка. Возможно, он не захочет пойти, и это может быть не очень хорошей идеей.
— Но я думаю, что он захочет, так почему бы нам просто не спросить у него? — говорит Эмма, ее большие шоколадного цвета глаза смотрят прямо на меня. Ее невинность прекрасна — такая согревающая и чистая. Как и она сама.