— Шеф, — я пытаюсь незаметно позвать Пьера.
Он поворачивается и смотрит на меня, приподняв бровь и продолжая жевать что-то за щекой.
— Oui (фр. да), — говорит он.
— Эта тарелка не в порядке, — я двигаю тарелку к нему по столу.
— Это невозможно, я сам все проверяю, — ворчит он, вызывающе скрещивая руки на груди.
— Пожалуйста, проверьте еще раз, шеф. Похоже, эту вы пропустили.
— Я не буду проверять.
— А я не позволю своему персоналу подавать еду в таком виде. Это значит, что все остынет, а вам придется переделывать блюдо.
Я расправляю плечи и смотрю на него. Я мать семилетнего ребенка. Если он хочет поиграть в игру на упрямство, я чертовски уверена, что выиграю.
— Моя работа готовить еду, а работа твоих людей — подавать ее. Теперь иди, будь хорошей маленькой официанточкой и отнеси еду, — огрызается он.
— После того как вы посмотрите тарелку и приведете ее в порядок.
— Ты просто придираешься.
— Хорошо, шеф, я отнесу эту тарелку с едой. Однако на кону ваша репутация, а не моя. Очевидно, вы не хотите вернуть звезду, — я беру тарелку и ухожу, чтобы передать ее Мэдди.
— Подожди! — кричит он мне.
— Да? — я оглядываюсь на него через плечо.
— Поставь тарелку, — говорит он, его французский акцент проявляется сильнее, когда он зол.
Я ставлю тарелку на стол для раздачи, повернув так, чтобы капля соуса была хорошо видна, и он делает несколько медленных шагов к столешнице.
Его руки все еще скрещены на груди, одна бровь вздернута, и он мельком смотрит на тарелку.
Лицо шефа определенно точно выражает то, о чем он думает. Он резко вздыхает и прищуривается, пока рассматривает тарелку.
— Смешно! Я осматривал тарелку сам. Ты это сделала, — кричит он достаточно громко, чтобы услышали те посетители, что сидят близко к кухне.
— Вы понизите свой тон и протрете эту проклятую тарелку, — говорю я сквозь стиснутые зубы, пока мое тело дрожит от гнева.
— Мои тарелки так никогда не выглядят, ты это сделала, чтобы выставить меня в дурном свете.
— Мне ничего не нужно делать, чтобы выставить вас высокомерной задницей, которой вы и являетесь. Вы сами великолепно выполняете эту работу. Теперь блюдо остыло, как и остальные на столе. Не могли бы вы их переделать? — мой голос твердый и низкий.
— Невыносимая женщина, — бормочет он, хватая тарелку и выбрасывая ее содержимое в мусорное ведро.
Что, черт возьми, он делает? Он мог бы упаковать бракованную еду и жертвовать ее в «ОзХарвест» — благотворительный фонд, который забирает остатки еды, чтобы накормить бездомных.
— Вы что, просто выбросили еду?
— Да, теперь уходи, я буду готовить все заново.
Он машет мне рукой, отпуская меня, будто я пустое место.
— Придурок, — говорю я, не покидая своего места за раздаточным столом.
— Уходи, невыносимая женщина.
Должно быть, это его любимое слово — «невыносимая».
— Нет, я буду стоять здесь и ждать, просто чтобы убедиться, что во второй раз ты все сделаешь правильно.
Упс, похоже, я перегнула палку. Он прекращает готовить блюда и переводит тяжелый взгляд своих серых глаз на меня.
— Я не «придурок», а перфекционист.
Ты, должно быть, издеваешься надо мной.
— Нет, я абсолютно уверена, что ты заносчивый придурок. Потому что если бы ты был перфекционистом, то не позволил бы блюду так выглядеть.
— Уходи, — кричит он на меня.
— Нет, только когда ты все исправишь.
— Эй, не дави на него. Он действительно может быть монстром, когда захочет, — шепчет мне на ухо Кэтрин. — Его слышит половина ресторана, уже шеи посворачивали, чтобы увидеть, что происходит.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я действительно не хочу, чтобы такое происходило в ресторане, пока я отвечаю за него. Если Ангус узнает, то будет злиться и уволит нас обоих. Хотя мне и не нужны деньги, я хочу попробовать двигаться вперед. Эта работа — мой первый шаг к исцелению, к тому, чтобы снова почувствовать себя нормальной.
Мне нужно взять себя в руки и попытаться сделать эти рабочие отношения более жизнеспособными и менее взрывоопасными.
— Пьер, — зову я мягким спокойным голосом. Он только кивает головой. — Прости, я погорячилась. Кэтрин сейчас здесь, и она подождет блюда.
— Да, уходи, убирай стол, — говорит он, вытирая посуду.
Дыши глубже, Холли, дыши глубже.
Я ничего не говорю. Не реагирую. Просто ухожу. Хотя все еще злюсь и готова стереть эту нахальную улыбку с его чертового лица.