Я от неожиданности даже газету уронил из рук. В мертвой тишине могучий голос моего друга прозвучал, как колокол.
— Что же ты так рявкнул, Иван Дмитриевич? — спросил я удивленно.
Лицо Путилина улыбалось.
— Чаю хочу с ромом, вот и все, любезнейший доктор! — отрезал он.
Мой лакей Никифор, обожавший Путилина, поспешно доложил:
— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, Иван Дмитриевич: ром-с ямайский — здесь.
Путилин встал и прошелся по моему кабинету.
— Фу-у! Устал! Надоело. Довольно на сегодня заниматься этими скучными делами. Давай, доктор, болтать о чем-нибудь совершенно постороннем.
Он подошел к моему письменному столу. Против него была ниша. В ней стоял друг моих студенческих лет — скелет, по которому я учился.
— Бр-р, доктор, какая отвратительная фигура! Скажи на милость: что у тебя за фантазия держать перед собой такую страшную образину?
Я рассмеялся.
— Это, Иван Дмитриевич, мой верный приятель.
— Хорош приятель! Разве ты не знаешь поговорки: мертвый живому не товарищ?
Путилин подошел вплотную к скелету.
— Экая отвратительная голова! Как грозно-насмешливо оскаливает она свой рот! Словно смеется над всем живущим, реально существующим: на-ка, погляди, во что обратишься ты скоро.
Я удивленно посмотрел на Ивана Дмитриевича.
— Что это ты сегодня, Иван Дмитриевич, так мрачно расфилософствовался? Плюнь на моего приятеля и принимайся за чай. Ром великолепный, твоей любимой марки.
— Отлично, великолепно! Что у тебя это пугало — сборное?
— Да. Оно славно сработано. Смотри.
Я подошел к моему костлявому приятелю и заставил его проделать перед Путилиным всевозможные штуки: он кланялся своей страшной головой-черепом; грозил рукой; передвигал ногами, словно танцуя какую-то зловещую пляску смерти.
— Помилуй Бог, твой приятель действительно преинтересный господин! — воскликнул Путилин. — А совсем сложить его ты можешь?
— Сколько угодно. Вот смотри. — Я сложил скелет в три части.
— Видишь, какой он получился маленький? Моего приятеля удобно перевозить, ему немного надо места.
— Как называется эта кость?
— Берцовая.
Путилин перевел разговор на другие темы, поболтал около часу, напился чаю и уехал.
На другой день я заехал к моему знаменитому другу.
— Ну, доктор, черт бы побрал твоего страшного костлявого приятеля! — такими словами встретил меня Путилин.
— Что случилось? За что ты сердишься на него? — рассмеялся я.
— Да какже: всю ночь меня душил отвратительной кошмар. Твой скелет не отходил от меня ни на шаг.
— Что же он делал с тобой?
— Душил меня, показывал язык и хохотал. Я проснулся, облитый холодным потом.
— Гм… я думаю, что в твоем кошмаре неповинен бедняга.
— Так что же за причина?
— Не переложил ли ты вчера в чай лишней дозы ямайского? — пошутил я.
Путилин рассмеялся.
— Нет, доктор, ты сделай уж такую милость: когда я приезжаю к тебе, закрывай хоть простыней, что ли, твоего приятеля!
— Ваше превосходительство, вас желает видеть ювелир господин Д. — доложил дежурный агент.
— Попросите.
Путилин быстро мне шепнул:
— Держу пари, к нему, наверное, вновь пожаловали таинственные контрабандисты.
Вошел почтенный немец-ювелир.
— Здравствуйте, любезный герр Д.! — улыбнулся Путилин.
— Имею честь кланяться вашему превосходительству! — расшаркался тот. — Я позволил себе побеспокоить вас.
— Чтобы сообщить, что к вам пожаловали еврей и поляк?
Д. удивленно-испуганно поглядел на гениального сыщика.
— Вы уже это знаете, ваше превосходительство?
— Я не сомневался в том, что они явятся. Ну-с, с чем же они к вам пожаловали?
— Они заявили, что едут за границу и спросили меня, не дам ли я им заказ.
— И вы, конечно, дали, как я вас просил об этом?
— Я не смел ослушаться приказания вашего превосходительства.
— Отлично, герр Д.! На какую сумму вы заказали?
— Тысяч на восемьдесят.
— Браво! Что вы заказали?
— Бриллианты, изумруды, рубины и сапфиры.
— Они просили у вас часть денег вперед?
— Да, просили авансом десять тысяч рублей, но я, конечно, отказал, сказав, что имею обыкновение платить за товар, который держу в руках.
— Совершенно справедливо. Скажите, герр Д., не спрашивали ли они у вас про утерянную ими записку?
— Как же, как же, ваше превосходительство! Это были их первые слова. Особенно интересовался еврей. «Не забыл ли, не обронил ли я у вас, господин Д., одной записки?» — допытывался он. Я позвал лакея и спросил его, не находил ли он на полу какой-нибудь бумажки, лакей ответил, что не помнит, что если он и нашел, то, считая ее ненужной, вымел и выбросил в мусор.