Нацу, вернувшийся в человеческую форму, заржал.
— Надо же, обделался со страху! Впервые попадается такой трусливый человек.
В знак осуждения Люси слегка дернула его за шарф.
— Не надо было вот так внезапно превращаться. Он все-таки губернаторский чиновник, вышло бы совсем скверно, если бы он умер от страха.
— Чи-нов-ник? — переспросил Нацу.
— По-моему это те, кто привозят в деревню всякую еду, — предположила Венди.
— Нет, это жрецы!
— Жрецы это те, кто чистят в доме!
— Это — цирюльники!
Воздохнув, Люси опять принялась растолковывать драконам особенности человеческого общества, в котором есть множество профессий. Она волновалась, как бы выходка Нацу им не аукнулась. Чиновник ведь мог наплести своему начальству боги знают что. Но с другой стороны он, несмотря на весь свой расфуфыренный вид, наверняка занимает не слишком высокое положение. Настоящие переговоры между драконами и людьми начнутся, когда в Магнолии появится полномочный представитель короля. А это случится после того, как вести дойдут из центра провинции в столицу. Ох, как не скоро. Бюрократическая машина человеческого общества работала со скрипом. Но Люси считала, что так даже лучше — за те недели, которые пройдут, пока приедет представитель короля, драконы привыкнут к жизни среди людей. Хотя, когда она сказала обо всем этом Нацу и Венди, те предложили просто полететь в столицу и «потолковать с этим корольком». От одной только мысли о том, что начнется, когда в небе над столицей появятся драконы, у Люси встали дыбом волоски у основания шеи, и она принялась с жаром отговаривать Нацу и Венди от такой опасной затеи.
С подмочившим свои штаны (а заодно и репутацию) чиновником, к облегчению Люси, все вопросы уладил Макаров. Придя вечером для лечения у Венди, он рассказал, что чиновник спешно уехал, чтобы сообщить губернатору о том, что драконы — не плод диких фантазий перебравших пива жителей Магнолии.
Успокоенная Люси оставила обоих драконов в гостиной в обществе Макарова, Яджимы и еще нескольких дедушек и бабушек, а сама ушла в свою комнату. Ей хотелось немного побыть одной, расслабиться и отвлечься от постоянных волнений.
Сначала она села за роман, но вдохновения совсем не было, и, пару минут промучившись над пустым листом пергамента, Люси полезла на чердак.
Там, в одном из сундуков было спрятано настоящее сокровище: зрительная труба. Ее для наблюдения за небом подарила Люси мама, но после ее смерти отец решил, что благородной барышне незачем пялиться на луну и звезды. Он забрал трубу и запер в сундуке.
Утром, ища на чердаке мяч, Люси заметила в дальнем темном углу громоздкий сундук и перед ее мысленным взором предстала картина прошлого: отец держит высоко над головой длинный медный цилиндр, сама Люси прыгает, упорно пытаясь ухватить драгоценную трубу.
Теперь, после смерти отца у Люси были ключи от всех замков в доме, она могла достать трубу и смотреть на небо, сколько захочется.
Откинув крышку сундука и увидев знакомый блестящий цилиндр, Люси испытала смешанные чувства радости и щемящей грусти. Она с нежностью провела рукой по прохладной поверхности, коснулась стеклянной линзы.
Оглядываясь назад, Люси понимала, что отец изменился в худшую сторону именно после смерти мамы. Стал замкнутым, холодным и жестким. Возможно, сам вид Люси, которая была точной копией покойной, вызывал у него боль, и поэтому он стал отдаляться от нее. Кто знает?
Мама умерла во время эпидемии холеры. Он могла бы отсидеться дома, за запертыми дверьми, но отправилась в деревню, самоотверженно выхаживала больных и заразилась от них.
Отец потом часто повторял, какой же глупой она была, раз пожертвовала собой ради других. Его злые слова о маме ранили Люси. Но однажды она украдкой заглянула в его кабинет через щелку в приоткрытой двери и увидела, как он смотрит на портрет мамы в медальоне, бросая ей свои обычные обвинения. И плачет.
Зрительная труба вызывала столько воспоминаний, что Люси даже подумала, не оставить ли ее в сундуке. Но все-таки со звездами были связаны и хорошие моменты. Например, когда мама первый раз показала Люси созвездие, под знаком которого она родилась…
Бережно взяв трубу в руки, Люси направила ее в окошко и посмотрела на созвездие Рака, раскинувшего клешни.
Потерявшись во времени, Люси рассматривала мерцающие кристаллики звезд и тени на почти полной луне, когда сзади раздался шорох.
Обернувшись, она увидела, как над люком, ведущим вниз, в дом, поднимается розовая макушка Нацу.
— Что ты тут такое делаешь, Люси?
— Ты почему не со всеми? — ответила она вопросом на вопрос.
— Ну, эти старики сперва рассказывали всякие веселые истории, но потом стали трепаться о болезнях, Венди начала их лечить… Мне стало скучно и я решил поискать тебя. С тобой всегда весело. Так чем интересненьким занимаешься?
Запрыгнув на пол чердака, он прошлепал босыми ногами к Люси и обнюхал зрительную трубу у нее в руках.
Люси уже надоело одиночество, и она была не против компании Нацу. К тому же, его присутствие помогало отогнать воспоминания, которые бродили по чердаку, словно смутные тени, но с его появлением исчезли, как с восходом солнца.
— Я смотрю на звезды.
Приложив ко лбу руку козырьком, Нацу выглянул в окно.
— Так отсюда же плохо видно.
— Нужно глядеть не в окно, а вот в эту трубу. Она увеличивает то, что видишь.
Наведя широкий конец трубы точно на луну, Люси прижалась к другому глазом. Покрутила колесико на корпусе, чтобы сделать максимальное увеличение, и поманила к себе Нацу. Он неуверенно склонился к окуляру и тут же изумленно охнул.
— Какая огромная!
Он отвернулся от трубы, посмотрел в окно, потом снова в трубу.
— Ого-го! Луна через эту штуку кажется большущей! И на сыр похожа.
Люси ласково улыбнулась: кто о чем, а Нацу — о еде.
— О, вон те пятна складываются в фигурку зайца, — вдруг заявил он так, будто сделал великое открытие.
— Ты не первый это заметил. У нас есть легенда о том, что когда Солнце и Луна только были созданы, они сияли одинаково ярко. И один из богов, чтобы умерить свет Луны, поселил там зайца, который своими пятнами затеняет ее поверхность.
— У тебя прямо на все случаи жизни истории есть, — Нацу рассмеялся. — Но зайца немного жаль.
— Почему? — не поняла Люси.
— Ему же там скучно одному сидеть.
Нацу всегда воспринимал легенды, привычные для Люси, с какой-то новой, необычной точки зрения. Все-таки в этом все драконы были похожи на детей, с их незамутненным предрассудками сознанием.
— Думаю, боги заходят к зайцу в гости, так что он не грустит.
— Ну, тогда хорошо.
— Смотри, сегодня еще отлично видно Млечный путь…
Люси переместила трубу.
— Чего? — не понял Нацу. — Молоко? В небе есть молоко?
— Так называется вон та полоска из звезд, похожая на сияющую реку.
— Любите вы, люди, всякие странные названия изобретать. — Нацу опять припал к окуляру трубы. — Зачем все обязательно как-то называть? Это просто красивые звезды в небе. А в твою трубу они выглядят еще красивее! Здорово!
— Про млечный путь у нас тоже есть легенда. На самом деле он — река, разъединившая двух влюбленных, которые прогневили богов. Столетьями они видят лишь смутные силуэты друг друга на разных берегах реки…
Люси вздохнула — она любила эту грустную сказку о вечной любви.
Не разделив ее восторга, Нацу пренебрежительно фыркнул.
— Сидят и ноют. Перелететь реку, что, слабо?
— Они же не драконы, — с легкой обидой бросила Люси.
— Ну, дык, тот парень, который влюблен, мог бы и переплыть.
— В реке наверняка такая вода, что убьет, едва к ней прикоснешься, — упорствовала Люси, сама не понимая, почему.
— Все равно он — тряпка, раз просто тупо сидит на берегу сотни лет, пока его самка страдает! — Нацу развернулся так резко, что столкнулся нос к носу с Люси. — Если бы ты была на другом берегу, я бы обязательно перебрался, даже если бы не умел летать.