Теодреда доставили во дворец сразу после вечерних молитв и поселили в Девичьем монастыре к югу от квартала супников, где дым выкурил насекомых с улиц. Его заставили пахать землю, давить виноград, зарабатывая на пропитание, но он был доволен, сияя блаженной улыбкой, которая в любой другой момент разгневала бы повелителя правоверных.
— Сегодня тринадцатый день шавваля, — напомнил Гарун. — А твои спасатели, указанные пророчеством, ушли десять дней назад. И я до сих пор не вижу никаких признаков тех самых скакунов с Красного моря.
Для облегчения беседы Теодреду выдали несколько листов тряпичной бумаги и тростниковое перо, которое он теперь неловко макнул в чернильницу, поднес к чистой странице и трясущейся рукой нацарапал: «са яссилу» — «они явятся».
Гарун с трудом разобрал написанное.
— А что это за скакуны?
Рука Теодреда спазматически дернулась — «не знаю».
— Тем не менее не сомневаешься в их появлении?
«Так сказано в пророчестве».
— И о возвращении Шехерезады — сказительницы?
Теодред кивнул, глотая слюну.
Гарун попробовал подойти по-другому:
— Человек, конечно, ничего сделать не может. Все в руках Аллаха, правда?
Теодред кивнул утвердительно.
— Но ты все-таки остаешься в Багдаде? — Не намек ли это на награды от царя Шахрияра?..
«В свое время уйду, — написал Теодред, — с дозволения халифа». Гарун хмурился. Почерк разбирать не легче, чем речи, и уходит на это почти столько же времени.
— Зачем тогда здесь сидишь?
«Отдыхаю».
— И все?
Теодред, сглотнув, решил дать словесный ответ:
— Посмотреть хочу…
— На что?
— …на скакунов, — выдавил монах, виновато признавшись в своем любопытстве.
Гарун вздохнул, ничего не добившись.
— Знаешь царя Шахрияра? — задал он прямой вопрос. Теодред кивнул.
«Он верит в пророчество».
— Ты когда-нибудь раньше встречался с ним?
Монах сморщился, стараясь понять смысл вопроса, и отрицательно покачал головой.
— Тогда зачем пришел в Багдад?
«По воле Аллаха».
— Пришел спасать жену царя, с которым никогда не встречался?
— Пророчество, — серьезно пробормотал Теодред в качестве объяснения.
— Но зачем ты проделал столь дальний путь?
«Так было надо».
Гарун не нашел возражений:
— Говоришь, что пророчество древнее? Когда оно было написано? «За пятьсот лет до Рождества Христова».
— Откуда знаешь?
— Знаю, — кивнул Теодред.
— Откуда?
— Пророчество… — вымолвил Теодред.
— Ну?
— …говорит правду.
Недоверие явственно обижало монаха. Гарун устыдился, но все-таки попросил снова показать пергамент, чтобы рассмотреть хорошенько. И вновь, взяв его в руки, почувствовал, что сомнения развеялись. Старые чернила, древняя каллиграфия, точность фраз были чересчур ощутимы. Он смущенно прокашлялся и подтвердил:
— Похоже… настоящий.
«Слово есть Бог», — написал Теодред.
Гарун протянул ему другой лист бумаги, поскольку монах, привыкший к экономии, изо всех сил старался уместить ответы на одной странице.
— Почему пергамент обуглен?
«На Капитолийском холме был пожар. По Божьей воле рядом нашлась вода».
— Другие фрагменты остались?
Теодред кивнул.
— Много?
— Один, — ответил монах.
— Где он находится?
«В Катании. Под огненной горой».
— Что в нем сказано? Еще что-нибудь о Городе Мира?
Теодред уронил перо.
— Ну? — настаивал Гарун. — Что там сказано? Говори, если знаешь.
Губы Теодреда буквально свело судорогой.
— Отвечай, — с тревогой приказал Гарун. — Я — повелитель правоверных.
Теодред подхватил перо, макнул в чернильницу, поднес к бумаге дрожащей рукой и вывел ужасный ответ:
«Халиф не пожелает знать».
Гарун поверил, и его охватила холодная дрожь. Он отпустил монаха с подаянием монастырю, мрачно простоял на месте почти целый час, читая и перечитывая неразборчиво исписанные страницы, и снова позвал писца.
— Перестань трястись, — бросил он. — Я хочу, чтобы ты постоянно был рядом со мной. Записывал чернилами каждое мое слово и дело.
— Разумеется… разумеется, о повелитель, — промямлил писец, отыскивая свое перо.
— Начни с перевода вопросов. Какие приняты меры для охраны палаты Анналов?
Писец, старательно записывая, кашлянул: