— Знаю, вы думаете, — нетерпеливо продолжал Касым, — что посредники нам не требуются. Но тот самый еврей говорит, что скорее умрет, чем откроет, где зерна растут. Аль-Аттар обещал в свое время его подкупить. А пока это главный человек на всем белом свете.
Членов команды охватило мимолетное, но острое предчувствие опасности. Крайне глупо до такой степени полагаться на тайну другого мужчины. Вдруг он исчезнет? Что тогда будет с кофой? Она пропадет навсегда. Если сейчас решиться на авантюру, то им предстоит кочевать по морям, летучим, как запахи. С другой стороны, это они и делают долгие годы.
— И где же тот самый еврей? — спросил Таук.
— Мы с ним встречаемся нынче вечером в Баят-аль-Джурджис в Шаммазие, — ответил Касым, имея в виду таверну в христианском квартале.
— Да мы ж не туда идем.
— Небольшой круг сделаем, — пояснил Касым. — У аль-Аттара есть раб по имени Зилл, которого он называет племянником. Хочет, чтоб мы его взяли подручным. Не думайте, будто я против этого тоже не возражал. Говорю: «Не нуждаемся в великосветских оболтусах, которые будут нам задницы подтирать. Мы его живьем съедим». — Несколько лет назад аль-Аттар послал с командой собственного сына, и парень трагически погиб в море. — А он даже слушать не стал. Хочет сделать из шалопая мужчину или еще чего-то там такое. У меня прямо дух перехватило. Говорю вам, не стал меня слушать. Слишком любит мальчишку. — Касым всплеснул руками. — Что я мог сделать?
— И где этот раб прячется? — поинтересовался Таук.
— Тебе какое дело? Наверняка его до смерти перепугаешь.
— Если увижу, наверняка.
— На рынке Растопки в аль-Кархе. Я знаю место.
— Чего он там делает?
— Сказки рассказывает, — презрительно хмыкнул Касым. — Как раз то, чего нам не хватает, правда?
Даниил вообразил рассказчика похабных анекдотов:
— Что за сказки?
— Пережевывает дерьмо той самой царицы… как ее?
— Шехерезада, — подсказал Юсуф.
— Ну, ладно. По мнению аль-Аттара, она его раззадорила. Пошел нынче утром парад смотреть, потом вернулся на рынок торговать ее товаром.
Исхака не удивляло, что молодой человек посвятил свою жизнь чепухе, выдуманной иноземной болтуньей. Ее сказки пользуются колоссальным успехом при багдадском дворе — иначе и быть не может. Необработанные, несвязные по тону, нелогичные по композиции, сомнительные в нравственном смысле, они полностью соответствуют времени. В нынешний век приличие считается синонимом неудачи, обман — формулой успеха, честность означает слабость, вульгарность — признак сильной личности, жалость приравнивается к безумию. И этот самый век с безрассудной дерзостью именуется величайшим в истории человечества…
— А если его там нет? — не унимался Таук. — Тогда что?
— Думаешь, меня это волнует? — фыркнул Касым. — Купим каких-нибудь колючек.
— Он знает, что ему предстоит?
— Мне на это глубоко плевать. Если даже откажется плыть, какое мне дело? Вовсе не собираюсь тащить его за шкирку на судно. С нас уже хватит придурков, искателей приключений. Правда, торговец посудой?
Исхак не удержался от возражения:
— Я не унижаюсь до поисков мимолетных приключений.
— Ну и ладно, — отрезал Касым. Он редко понимал речи Исхака, научившись пропускать их мимо ушей. — Можешь ныть, как всегда, если хочешь, пожалуйста. Сам займусь серьезным делом.
Исхак промолчал. Собственно, к Касыму он презрения не питал, считая откровенный эгоизм капитана грубой честностью. По-истине враждебное чувство внушал ему лишь Юсуф. Вор единственный из членов команды подвергал сомнению личность Исхака, тайком испытывая его с оскорбительным лицемерием. В прошлом явно был культурным, образованным человеком, стараясь скрыть это под наглым поведением, беспечными манерами, вытатуированным на предплечье тотемом.
— Посмотри на свой нос, — подсказал Даниил, схватившись за свой собственный.
Исхак очнулся от размышлений. Они переходили канал Баззазин.
— Снова кровь из носа идет…
Исхак дотронулся до верхней губы — пальцы окрасились кровью.
— Жарко, — с излишней поспешностью объяснил он. — Идем слишком быстро…