Принявшись столь искусно разворачивать первую из состряпанных на скорую руку сказок — о купце и духе, — Шехерезада преследовала единственную цель: подольше возбуждать в царе интерес. Три ночи означали три спасенных жизни, три недели — двадцать одну, три месяца — больше восьмидесяти, и собственная ее жизнь не имела, значения рядом с этими цифрами. Но через три года, родив трех сыновей, она оказалась измученной, но — о, чудо! — живой… спасительницей поколения… бессмертной. И прежней никогда уж не будет. Тяжелый труд сказительницы преобразил ее навсегда. Запас баек испарялся с угрожающей быстротой, поэтому пришлось их приукрашивать и растягивать, изобретать способы продолжения с помощью вставных историй, повторений, запутанных и туманных намеков, стихов — поразительно, сколько открылось возможностей. Она переживала за сказки, как за родных детей, жила в нескончаемом страхе, что однажды ночью вдохновение или память ее подведут, царю наскучит с натугой разыгрываемое представление, он найдет неувязки, не поверит иррациональному поведению персонажей. Поэтому вместе с верной сестрой Дуньязадой стала заранее тщательно набрасывать сюжеты, хотя даже при самой старательной подготовке неизбежно отвлекалась на время беременностей, болезней, политических неурядиц. Со временем здоровье пришло в упадок, и Дуньязада, огорченная ее внешним видом, силой заставляла сестру есть, принимать лекарства, прописанные будущим эмигрантом Манкой, маскировала бледность и синяки под глазами пудрой, румянами. Сама будучи красавицей, Дуньязада знала, что сестра, полная воодушевления и жизненных сил, просто неотразима. Знала также, что сказок самих по себе недостаточно — темп повествования жизненно важен. Чтобы вывести Шехерезаду из постоянного сокрушительного напряжения, даже предложила царю Шахрияру себя вместо сестры на целую неделю. Истинная героиня, хотя ее радовала возможность косвенно приобщиться к сестринской славе.
После подобного испытания Дуньязада вышла за младшего брата царя Шахрияра — сомнительная награда. Обе свадебные церемонии длились неделю — опустошительный для казны праздник под гром барабанов, свист флейт, в клубах благовоний, с раздачей милостыни. Годом позже царь приказал лучшему каллиграфу записать каждое слово сказок Шехерезады под ее диктовку. По завершении предполагалось запереть тома в медном хранилище в склоне горы, сохранив до скончания времен, как свидетельство их необычной любви. Но Шехерезада впервые за время замужества сочла возможным отвергнуть желание супруга, ссылаясь сначала на неготовность, потом отвлекая его под выдуманными предлогами, а потом — обретая все больше уверенности в себе, — заявляла единственно о своем нежелании. Теперь, через двадцать лет, решение непоколебимо. Рассказывать сказки — не радость, а мука, и больше она никогда этого делать не будет.
Обычно бани закрывались с наступлением темноты, но баня Ибн Фируз получила особое разрешение продлить работу, по крайней мере на время ее визита, за неделю до которого служители опрыскали помещения духами, украсили гирляндами, медными канделябрами. Снаружи ничего впечатляющего: приземистая постройка неправильной формы, оштукатуренная, облицованная кусками битума. Но, войдя во внутренний двор, Шехерезада очутилась в пещере джиннов с мозаичными дорожками, затейливым орнаментом, сценами охоты в рассеянном свете, полном пара и ароматного дыма. Служанки и евнухи быстро разделись, сама царица расположилась на каменной скамье в нетопленом зале, где ее намылили, покрыв пеной, растерли мочалками, окатили водой, расчесали волосы пальмовыми гребнями, сполоснули начисто. В обширном парном тепидариуме ее тело погрузилось в гигантский бассейн с водой, насыщенной ароматами ивы, усыпанной розовыми лепестками. Служанки и евнухи веселились, хихикали, брызгали на ее умащенные груди. Она медленно погружалась, раскинув руки, пока не уткнулась затылком в край бассейна. Блаженство.
Со свода внутреннего купола, выложенного драгоценными камнями, на нее смотрело человеческое лицо сказочного четырехкрылого орла Анки[37]. Вода нагревалась в находившейся рядом котельной, поступая по подземным трубам из канала Махди. Там у любимых топок дежурил ваккас — единственный из пяти постоянных работников бани, признанный незаменимым, — пару раз непременно украдкой выглядывавший в зарешеченное окошко. Шехерезада, развлекавшая в свое время многих истопников, пожелала ему удачи. В ортодоксальном зороастризме горячие бани считаются неприличными — прискорбно непрактичный принцип в астрифанские зимы и первый из многих, которые она с удовольствием преступила.
37