— Она — лавка с двумя дверями, — шепнул один из плутоватых буянов. — Хочешь, войди спереди, хочешь — сзади.
Касым затрепетал. Песня подходила к концу. Полностью излив душу, девушка удалится в комнату на верхнем этаже, ляжет в постель в ожидании мужских объятий. Долго он будет заставлять ее ждать? Честно ли это? Нет, конечно, — надо немедленно действовать. Напоить ее, удовлетворить желание, прогнать воспоминания о двуликом любовнике, осыпать динарами в знак веры в будущее, которое он вот-вот начнет ковать, закладывая основы капитала в чужих землях, где перед ним будет витать любая тень. Какую захочет, ту и увидит. Он непобедим Касым с трудом поднялся на ноги, и погонщики верблюдов сразу насторожились, пристально на него глядя.
Если попробуют остановить, пожалеют. Хотя хорошо бы, чтоб в зале был Таук, пустил бы им кровь.
Таук редкими зубами откусил гипсовую затычку с ивового прута, купленного у прохожего разносчика, и принялся высасывать сахар. Юсуф, пристроившись рядом на краю скамьи, срезал последний кусок кожуры с перезревшего арбуза, беззастенчиво выплевывая семечки в переулок. Даниил сидел на корточках, привалившись к стене, обхватив себя руками на холоде. Маруф, вращая единственным глазом, разглядывал небо.
— Скоро будет большая буря, — мрачно доложил он.
— Мы и сами гром слышим, — буркнул Юсуф.
— Страшная буря, — повторил Маруф. Два отдельных фронта окружали город, как воюющие армии, готовые столкнуться над головой. Он никогда не видел ничего подобного. — Страшная буря, — снова молвил Маруф и почесался.
— Может, пора зайти в таверну? — предположил Таук. — Наш капитан давно уж там сидит.
— Дадим ему поблажку, — решил Юсуф.
— Если давать слишком много поблажек, мужчина может сбиться с пути.
Юсуф вздохнул, взглянул на дверь таверны. Правда, они ждут на улице целую вечность, он и сам уже почти решил заглянуть, собственными глазами удостовериться, что происходит. Но одно из правил взятого им на себя покаяния требует воздержания от поспешности, и хотя прежде бывали моменты, когда он, стыдясь своей пассивности, едва не совершал импульсивных поступков, теперь даже не помнит, чтобы предпринимал хоть одно радикальное действие после того, как лишился руки. Пока капитан сидит в таверне, Юсуф — номинальный вожак, хотя видит в этом лишь груз ответственности, еще считая себя недостойным подобного положения. Неприятное ощущение собственной неполноценности связано не только с Касымом Не хочется признавать, что в отсутствие Исхака, даже в один нынешний вечер, образовалась некая зияющая пустота. Мрачный зловещий мужчина быстро и уверенно превратился в противовес капитану — оба обладают’ весьма ярко выраженным характером и философией; даже трудно представить, что некогда они были чужими друг другу. У обоих что-то есть. Определенность. Решительность. А у Юсуфа ничего подобного.
Он смотрел на дверь, воображая, как открывает ее. Вспомнил время, когда над этим не приходилось раздумывать.
Снова выплюнул в темноту арбузные семечки. Одна улетела в арку над запрокинутой головой Маруфа.
— Поосторожнее, — предупредил Таук. — Ты ему здоровый глаз выбьешь.
— У него все равно останется ровно столько здоровых глаз, сколько у тебя зубов.
Таук в ответ широко открыл рот, пробежался языком по чрезвычайно редким передним зубам, издавая страдальческие стоны.
— Спаси Аллах детей от подобного зрелища, — усмехнулся Юсуф.
— У меня один глаз хороший, — заявил необычно разговорчивый Маруф. Он всегда зарабатывал себе на жизнь, высматривая берега и приближавшуюся непогоду.
— И мы говорим то же самое.
— Видел серебро на женщине.
Типичное загадочное замечание.
— Это он ножной браслет имеет в виду, — пояснил Даниил. — И я тоже видел. На той самой, на голой.
— Да больше ничего не увидел, — добавил Таук.
Копт смущенно посмеялся. Таук знал, что щиколотки для него — фетиш. Самое первое эротическое воспоминание Даниила связано с христианской свадебной процессией в Александрии, с обнаженными лодыжками невесты, мелькавшими под шлейфом из золоченого шелка.
— Не догадываетесь, кто она такая? — спросил он, сменив тему. — Одна из жен халифа?
— Шехерезада, — сообщил Юсуф.
— Сказочница? — прищурился Даниил.
— Она самая.
— Откуда ты знаешь?