Сначала Шахрияр обрадовался разразившейся буре — не просто ее масштабам. Но когда она ворвалась во дворец, злобно грохнула в окна, засверкала змеистыми вспышками, он вообразил себе целый ряд неблагоприятных сценариев и убежал от раздувшихся хлопавших занавесей в дальний западный угол, укрывшись за баррикадой из шелковых подушек. Буря стихла, а его сердце по-прежнему колотилось. Только на рассвете при глухом призыве к молитве он опасливо прошагал по застланному полу и, прижавшись к стене, взглянул на кровоточивший город. Несколько часов наблюдал затуманенным напряженным взглядом за бродившими внизу людьми, оглушенными, безмолвными, изгнанными из затопленных гнезд. Было холодно, но сердцебиение поддавало жару. Он ждал любых новостей, каковы бы они ни были.
Шахрияр так и стоял у стенки, полный разнообразных предчувствий, когда поздним утром явился дворецкий.
— Государь, — кашлянул он слишком робко, как все царедворцы, недавно занявшие пост, — я, к несчастью, явился с д-дурными вестями.
Царь Шахрияр побледнел, широко вытаращил на него глаза:
— Что ты хочешь сказать, старина? — И оторвался от стены всей тушей.
Дворецкий тяжело сглотнул, не видя выхода:
— Супруга государя… царица… как было предусмотрено… отправилась вчера вечером в баню Ибн Фируз…
— Ну, — с нетерпением бросил царь, — и что?..
— А нынешним утром, государь… в банях обнаружили пять… шесть убитых…
— Что? — выкатил бычьи глаза Шахрияр, стараясь уяснить сообщение. — Пять… шесть… что?
Дворецкий задохнулся, кивнул, стараясь сохранять дистанцию:
— Судя по словам другого дворецкого… государь… может быть, он ошибается… сведения не…
— Кто эти пять-шесть убитых?
— Евнухи… двое… и три прислужницы…
— Получается пять.
— Еще банщик. П-по слухам.
Царь Шахрияр схватил дворецкого за руки, лихорадочно стиснул и сдавленно прошептал:
— А Шехерезада?..
Глаза дворецкого остекленели от страха.
— С прискорбием осмелюсь доложить…
— Что?
— Царица Шехерезада…
— Что с ней?
— Похищена, государь.
— Похищена?
— Судя… по сообщениям.
— Похищена!..
— И увезена из Б-багдада, — добавил дворецкий, морщась от хватки длинных крепких ногтей Шахрияра. — В бане… осталась записка… От похитителей…
Царь пристально взглянул дворецкому в глаза, поняв по бегавшему взгляду, что тот говорит правду. В другое время убил бы его просто за сообщение дурных вестей. А теперь только бешено, с отвращением оттолкнул, оглянулся на затуманенное окно, сжав кулаки с такой силой, что костяшки едва не прорвали бумажную кожу.
— Похищена, — повторил он, еще не сполна чувствуя горький и абсолютно неожиданный привкус этого слова.
Похищена.
Совсем не то, на что он рассчитывал.
Глава 10
арун аль-Рашид пребывал в дикой ярости и безнадежном отчаянии.
Когда в высокие окна аль-Хульда впервые посыпались алые стрелы дождя, он потягивал отвар из трав и газельего молока, заглушая огонь, пылавший в желудке после вечернего пиршества Манка давным-давно предупредил, что боли порождаются едой и заботами, а чем больше одолевают заботы, тем сильней утешают любимые острые блюда. На вечернем банкете он проявил особенное легкомыслие, а под конец Шехерезада предложила попробовать соблазнительный новый плод — аранж, — кислый сок которого он сосал, словно конь из корыта, не думая ни о каких тяжелых последствиях. Теперь, когда кишки кипели похлебкой в котле, проклинал себя за беспечность, выпивая противное снадобье чашку за чашкой, умоляя Аллаха послать облегчение. Страстно хотелось чем-нибудь отвлечься, однако не ожидалось, что таким поводом станет кровавая туча.