Начальник шурты нашел Гаруна аль-Рашида в розовой гостиной, с обнаженным мечом, которым он тыкал в цветочные лепестки, занесенные ветром с персикового дерева.
— Как такое могло случиться, ибн-Шаак? — театрально воскликнул халиф. — Высокопоставленную особу, приехавшую с визитом, стащили, как жемчужину из устрицы? А устрицу охраняли твои шавки, которых ты называешь службой безопасности!
— Стыд отягощает меня, — быстро признал ибн-Шаак. — И я стыжусь этой тягости. — Он покорно склонил голову, с тревогой отметив, что халиф не назвал его дружеским именем — Синди.
— Как ты это объяснишь? — помахал мечом Гарун.
— Никаких объяснений недостаточно, о повелитель. Тем не менее мои люди уже приступили к расследованию.
— К расследованию! — презрительно фыркнул халиф. — Которое ведут те же самые свиньи, чья некомпетентность в первую очередь открыла и выстелила коврами дорогу злодеям?
— Нет, о повелитель, его ведут мои лучшие свиньи. Кварн Айрихи и Хасан аль-Аджаб обследовали баню и только что представили устный доклад.
Оба упомянутых мужчины, известные криминалисты, выйдя в отставку, заслужили определенное общественное признание, консультируя шурту, подобно многим представителям своей породы. Их называли таввабун — кающимися, — и своего положения они добились самостоятельно.
— Что же обнаружили эти прохвосты? — спросил Гарун, стараясь прикинуться, будто известие не произвело на него впечатления.
— Убийцы явно были в сговоре с истопником, о повелитель. После осмотра проникли в котельную, затаившись до прихода царицы.
— Как же они проникли в котельную, позволь спросить? Через какой-нибудь удачно подвернувшийся подземный ход?
— Именно, о повелитель, — подтвердил ибн-Шаак, демонстрируя восторженное изумление догадливостью халифа. — Через водопроводную трубу от канала Махди. Тем же путем порой пользуются нищие, ночуя в котельной. Воздуха там как раз хватает для прохода. Преступники, очевидно, вошли в трубу у Лодочной дороги, где их заметил торговец-еврей, которого они тоже убили. А после резни в бане тем же путем сбежали с царицей.
— Очень интересно. Откуда ты все это знаешь?
— Признаюсь, главным образом по догадкам. Но Кварн Айрихи и Хасан аль-Аджаб обнаружили в трубе следы и обрывки черных нитей, что, по их мнению, свидетельствует о проникновении туда преступников.
— Разве нищие не могли их оставить?
— Один из твоих эдиктов, о повелитель, запрещает нищим носить черные одежды.
Гарун хмыкнул:
— Не замечательно ли, что в городе имеется истинный райский сад из подземных ходов? Может быть, брать с преступного мира добавочный налог за их использование?
— Подобная мысль не лишена достоинства.
— Каким образом преступники сумели проделать немалый путь до бань от самой Лодочной дороги?
Ибн-Шаак тщательно подбирал слова.
— С прискорбием должен сказать, что убийцы с безрассудной дерзостью свернули в один из тайных ходов, сооруженных для самого повелителя правоверных.
Халиф сразу же умолк. В ночных приключениях с Джафаром аль-Бармаки и Абу-Новасом он пользовался разветвленной сетью туннелей, проложенных под кварталами Русафа, Мухаррим, Харбийя, чтобы успешней сохранять инкогнито, смешиваясь с народом. После трагедии с Бармаки он изгнал из памяти эти воспоминания и думать забыл о ходах, ныне обрушившихся, особенно близ Тигра, где в туннели просачивается вода. Теперь их существование как бы возлагало на него определенную ответственность за преступление на что, видно, тонко намекнул ибн-Шаак, — и все-таки он не позволил себе отвлечься.