Сильней, чем когда-либо раньше, он с трепетом осознал свою миссию.
Та самая семерка. Ему искони суждено было оказаться в нужный момент в нужном месте. Вся его жизнь вела к этому. Он — орудие Бога, и таким родился на свет.
Такова воля Аллаха.
Надо только найти слова.
— Они ни в чем не повинны, — сказал Зилл.
— Твой дядя сможет за них поручиться? — спросил ибн-Шаак.
— Без всяких колебаний. Их можно отпустить. Может быть, они даже помогут.
Ибн-Шаак окинул команду быстрым оценивающим взглядом. Сразу после беседы с халифом в аль-Хульде он направился в тюрьму с намерением безжалостно допросить арестованных. Во дворе вновь случайно наткнулся на Зилла, который держался гораздо серьезнее, чем в Управлении шурты, заявив, что арестованы не преступники, а члены экипажа судна, принадлежащего его дяде… что-то вроде того… и никого они убить не могли, не имели никаких мотивов. Его бритоголовый спутник, похожий на суфия[52] казался непонятно знакомым… преобразившимся исключительно по своей собственной воле… а ибн-Шаак был готов согласиться со всем — с чем угодно, — лишь бы раскрыть проклятое дело.
На протяжении дня начальнику шурты все труднее было сосредоточиться. Он отлично знал, что устранение последствий бури займет всю ночь и спать не придется. Вдобавок оказалось, что приехавшую с визитом царицу похитили прямо из-под носа предположительно неподкупной охраны. Просто повезло, что халиф сразу не отдал приказ отрубить ему голову. Теперь офицеры шурты, стремясь найти козлов отпущения, без всякого разбору арестовывают людей по всему городу, не отличая айвы от артишока. Кроме того, после начала бури у него не было ни малейшей возможности сбегать в нужник, тогда как нужда становилась нестерпимой. Надежду облегчиться в аль-Хульде развеяли суровые упреки халифа, который приказал немедленно удалиться и взяться за дело, а когда он направился в тюремную уборную, его по пути перехватил озабоченный Зилл. Поэтому напряженные кишки бурчали, на лбу выступил пот. Он скрытно переминался с ноги на ногу, пытаясь облегчить страдания, но с каждой минутой все больше мечтал не об осмотре улиц, не о поимке убийц, не о благополучном спасении Шехерезады, а об опорожнении переполненного кишечника.
— Да, — кратко бросил он стражу с ключами. — Освободи.
— В чем дело? — потребовал ответа маленький горбун, когда страж принялся снимать цепи. — В первую очередь — за что нас арестовали?
Знакомый ибн-Шааку тип: храбрец, скандалист, ненавистник шурты. Но он был не в настроении ставить его на место, поэтому ответил:
— По подозрению. По ошибке.
— Да? — воинственно переспросил горбун. — И почему же именно нас?
— Из-за Шехерезады, — пояснил Зилл. — Ужасная трагедия.
— Что с ней? Убита?
— Похищена, — вымолвил Зилл, словно это было еще хуже.
— Похищена? — повторил горбун, нахмурился, всплеснул руками. — Ну и что? А мы тут при чем? — Кандалы с него сняли, кровь циркулировала быстрее.
— Вы были в том районе, — объяснил Зилл. Можете помочь.
— Чем?
Может, что-нибудь видели. Мы должны ее найти. Это наш долг.
— Ты бредишь, парень, — фыркнул Касым. — Нам другую рыбку надо ловить. Не думай, будто я неблагодарен и все такое, но как только найдем торговца кофой, сразу пойдем по реке в Басру.
— Тут, к сожалению, ты ошибаешься, — безжалостно объявил Зилл.
— Да? — прищурился Касым. — И что это значит?
Зилл нерешительно помедлил:
— Дело в аль-Джаллабе.
Касым почуял дурные вести:
— Что с ним?
52