Рядом с подушками неряшливой кучей была брошена одежда: розовая рубашка, шелковое, завязывающееся на груди покрывало, широченные шаровары цвета хны, тонкие и прозрачные, как для девушки из гарема. Она поднялась на ноги, с трудом сохранив равновесие.
Поспешно оделась, устроив для зрителей представление, будто бы с опозданием устыдившись своей наготы. Нарядившись, сунув ноги в шлепанцы, бросила вокруг долгий задумчивый взгляд, закусила губу, словно раздумывая, что делать дальше, стиснула руки, изображая гнев или решимость. Потом вдруг, как бы придя к заключению, что она в самом деле одна, направилась к выходу.
Для наблюдателя этого было достаточно.
— Вблизи твоя краса тускнеет, — заученно проскрипел из тьмы голос, словно давно отрепетировав реплику.
Она остановилась на полушаге и оглянулась, стараясь разглядеть в темноте говорившего, но увидела только смутную, плохо очерченную фигуру, похожую на привидение. Шехерезада снова двинулась к свету.
— Ни шагу больше, шлюха, — приказал мужчина, выйдя наконец из-за стены. На него пролился свет лампы, и Шехерезада разглядела худого, бледного человека с острыми чертами лица, болезненно пылавшими глазами с бородой, наполовину запачканной сажей, одетого во что-то темное, пыльное, без тюрбана. Руки его были высокомерно, но не презрительно, а благородно, скрещены на груди — в нем чувствовалась харизма.
— А куда я, по-твоему, направляюсь? — искренне удивилась она невинным тоном, будто возобновляя секунду назад прерванную беседу.
— Никуда, — хмыкнул он. — Никуда ты не направляешься. Давным-давно очнулась. Не принимай меня за глупца, шлюха.
Давно ее так не называли, по крайней мере в лицо, со времен проклятий царя Шахрияра в моменты соития. Она впилась в обвинителя пылающим взором.
— Почему ты позволяешь себе оскорблять меня?
Он не дрогнул под ее взглядом, в отличие от царей и халифов, слегка улыбнулся и, быстро загладив улыбку естественным, с виду легочным, кашлем, уверенно ответил:
— Ты продалась, как публичная девка, мужчине, которого презирала. Почему не назвать тебя шлюхой?
Она задумчиво посмотрела в просвет, как будто еще не решив, рвануться к нему или нет.
— Кто сказал, будто я презираю собственного мужа? — спросила она вместо этого, не считая возможным оставить его слова без ответа.
— По-моему, ты умная женщина. По крайней мере, сообразительная шлюха. Знаешь, что он тебя презирает. Как же ты можешь не презирать его?
Она понимающе, скрытно сверкнула глазами, предусматривая в качестве защиты разнообразные, сбивающие с толку реакции.
— Как тебя зовут? — спросила она, словно чуя к нему внезапное влечение.
— Хамид.
— Это твое настоящее имя?
— Для чего мне врать? А тем более говорить правду.
Она призадумалась:
— Давно за мной наблюдаешь?
— Много лет, — сказал он.
Она откровенно смутилась.
— Ты хочешь овладеть мною, Хамид?
— Никогда не хотел.
— Почему? Я действительно тебе не нравлюсь?
— Не хочу унижаться.
— Тогда зачем принес такую одежду? Абсолютно неподходящую? Зачем ты это сделал, если не хочешь меня в ней увидеть?
— Подходящая одежда для шлюхи, — просто ответил он.
Она отвела глаза, как бы признав свое поражение, демонстративно огляделась вокруг и спросила:
— Где я сейчас, Хамид?
— Если ты такая умная, то догадаешься.
— Ты уже говорил, что я умная.
— Тогда скоро поймешь.
— Во дворце?