— Не верю, что вы меня когда-нибудь освободите.
— Меня только деньги интересуют, — равнодушно сказал он.
— Значит, ты вор, Хамид?
— Шейх воров.
— И я тебя интересую только ради выкупа?
— Только.
— Ты убьешь меня, если его не получишь?
— Если выкуп не заплатят, — кивнул он, — тебе, как всем прочим, перережут горло. Да, я жую гашиш, и мне это нравится. По-моему, прекрасно.
— Только мертвую меня признаешь прекрасной? — как бы обиженно уточнила она.
— Не мертвую, а умирающую. Труп не бывает прекрасным.
— Ты меня не похоронишь, Хамид?
Зороастрийская традиция предписывала оставлять мертвых природным стихиям.
— Брошу перед мечетью аль-Мансура, потом захвачу госпожу Зубейду и потребую выкуп.
— Не верю, что ты убьешь меня, Хамид, — с непонятной уверенностью заявила Шехерезада.
— Не хотелось бы, — подтвердил он. — Да и нужды нет. Все пойдет по плану.
— Ничего никогда не идет точно по плану, Хамид. Нас здесь найдут и предпримут атаку.
— Это место хорошо охраняется, как настоящая крепость. Я тут двоих поставил снаружи, ничто от них не ускользнет.
— Кто они?
— Дикари. Наемные убийцы. Недисциплинированные, в отличие от меня. В мое отсутствие будут тебя сторожить.
— Не очень-то мне это нравится, Хамид.
Он судорожно сглотнул:
— Только скажи, если они попробуют приставать, и я сам разберусь.
— Думаешь, будто раньше меня не насиловали?
— Думаю, ты такого не пожелаешь.
Она задумчиво нахмурилась:
— Часто будешь меня оставлять, Хамид?
— Когда надо будет поспать.
— А еще?
— В других случаях всегда буду за тобой присматривать.
— Надеюсь, ты будешь меня охранять, — заявила она.
— Буду тебя охранять, как сокровище, — проскрипел он, со свистом втянув сырой воздух, как бы желая освежить голову. — Как награду. Ради выкупа, и не больше того.
— Я вижу в тебе благородство, Хамид, — с тихим восторгом молвила Шехерезада. — Не знаю почему, но вижу. Если ты меня убедишь, что все пойдет по плану, я поверю, несмотря на все свои страхи. Готова остаться в твоих руках, Хамид.
Он что-то промычал в знак того, что признание его не тронуло, и она замолчала.
Удивительно, с какой легкостью через столько лет вспоминались прежние стратегические приемы, хотя тогда они применялись на протяжении тысячи и одной ночи, крепче запечатлевшись в инстинктах, чем в памяти, поэтому их можно запросто вызвать. Девятьсот девушек были обезглавлены, прежде чем она отдалась царю Шахрияру, будучи в свои юные лета вполне смышленой, догадываясь, что жизнь зависит не только от очарования газели и стремлений самца, что мало трепетать, колыхаться, затуманивая ему глаза — это по вкусу безжалостному заскорузлому сердцу, которое с большой радостью избавляется от сострадания. Первая жена царя, изменница, наверняка молила о снисхождении, сотрясаясь в рыданиях, равно как и другие, но это все равно что урезонивать тигра. Шехерезада же, при охотном содействии Дуньязады, превратилась в загадочную царевну, которую нельзя разгадать или классифицировать, обуреваемую противоречивыми настроениями, то рассеянную, то неуверенную в себе и застенчивую, то вызывающую и упрямую, то игривую, иногда недовольную, доходящую до материнского гнева, а потом в мгновение ока смягчающуюся, раскаивающуюся. Вечная игра была соткана из тончайших нитей. Откровенное притворство опасно, но лесть, приправленная мудрыми словами с намеками на благородные качества, соблазняет любого мужчину — никто перед ней устоять неспособен. Конечно, кокетство играет важную роль, но надо сочетать его с унынием, скорбью, будто лишь смерть положит конец небывалому счастью. Точно отмеренное презрение, даже насмешки, возмущают и стыдят мужчину, ослабляют его решимость, хотя, как ни странно, особенно эффективно действуют на ранней стадии, когда объясняются непониманием, которое, конечно, развеивается при искусно рассчитанной постепенной оценке тех самых благородных достоинств, которые прежде вызывали сомнение. Разумеется, надо почаще называть его по имени — Хамид, что значит «добродушный», — постоянно переводить взаимоотношения в личный план; потом, после точно отмеренного периода сомнений и страхов, создать атмосферу ожидания, дать понять, что она абсолютно не сомневается в сохранности собственной жизни — и все это, поставленное во главу стратегии вместе с прочими хитростями и уловками, в конце концов подчинит его ее воле, покорит, как осла. После чего она окончательно превратится в ветреную мать, а жертва неизбежно примет на себя роль покинутого сына.