Так, в отсутствии надежных турецких источников Г. Леви приходит к выводу, что «не существует документации, доказывающей вину центрального турецкого правительства относительно истреблений 1915-1916 годов».
В действительности в наши дни мы располагаем достаточным количеством проверенных официальных турецких документов того времени, которые с очевидностью указывают на преднамеренный умысел истребления. К ним можно добавить и свидетельство Файеза эль-Гусейна.
Как мы знаем, он бывший османский чиновник, который, по-видимому, оставался в добрых отношениях со своими коллегами из государственной администрации, так как по их ходатайству был освобожден из тюрьмы. Как следует из текста, они являются главным источником приведенной им информации, и его утверждения о том, что в действительности депортация означала «уничтожение целого народа» основываются именно на сведениях, полученных им от самих исполнителей злодеяния.
В этом контексте свидетельство эль-Гусейна оказывается чрезвычайно важным и авторитетным при решении принципиального вопроса о преднамеренности геноцида.
Вопрос об установлении степени преднамеренности событий усложняется тем обстоятельством, что в те годы в Османской империи партия «Единение и прогресс» монополизировала власть в правительстве и действовала в тени как настоящая власть, альтернативная по отношению к институциональной. Партийные лидеры, занимавшие высшие государственные посты, могли всегда рассчитывать на параллельную сеть исполнительной власти по всей стране, особенно после создания и реструктуризации секретной Специальной организации, которая подчинялась напрямую Центральному комитету партии.
С большой ловкостью министр внутренних дел Талаат официальными государственными путями отправлял вали всех вилайетов приказы о депортации армян и одновременно с этим, используя канал местных секретарей партии, передавал инструкции об их истреблении. В районах банды Специальной организации, которые должны были осуществлять депортацию и истребление людей, организовывались местными партийными лидерами. Это ставило вали и их подчиненных в сложное положение: государственные чиновники боялись местных партийных руководителей и если не де-юре, то де-факто подчинялись им.
Необходимо учесть наличие этого двойного канала власти при анализе всех аспектов геноцида. Вопрос о распространении депортации и избиения на христиан других национальностей и на армян католиков и протестантов, а также документы того времени, содержащие противоречивые приказы по этому поводу, надо рассматривать, принимая во внимание это важное обстоятельство.
Мы только что видели, что Файез эль-Гусейн отдает себе отчет о существовании двойных приказов и непрямых подчинений. В книге он не называет Специальную организацию, но показывает, что знает о ней («было принято секретное постановление о том, что будут сформированы отряды милиции для помощи жандармам в уничтожении армян»), а также говорит о ее устройстве («...и что убийства и разрушения будут иметь место под надзором надежных [федаи] иттихадистов, известных своей жестокостью»). Появляющиеся в книге «иттихадисты» обладают настоящей властью, они навязывают (или пытаются навязать) свои решения и неофициальные, партийные приказы как государственным служащим, так и военным.
Автор пишет, что «иттихадисты» находятся во главе «милис», т. е. особых отрядов Специальной организации, которые он называет просто «бандами» или «бандами отъявленных убийц». И широкое использование терминов «правительство» и «власти», которые автор не различает, объясняется тем, что местные руководители партии и Специальной организации, не являясь официальными представителями государства, имели действительную власть.
Таким образом, отмеченные нами особенности текста Файеза эль-Гусейна делают его труд фундаментальным источником для всестороннего изучения геноцида.
Будучи честным и очень гуманным человеком, Файез эль-Гусейн написал эту книгу, безусловно, руководствуясь нравственным долгом гражданина. Это тот же долг перед историей, которым был движим другой мужественный свидетель тех же событий, немецкий офицер Армин Вегнер, который писал: «Зрелище массовых убийств на фоне бледного горизонта выжженной пустыни невольно породило во мне желание хотя бы отчасти рассказать о том, что меня мучает, рассказать не только моим близким друзьям, но и более широкому, невидимому кругу людей».
Эль-Гусейн тоже свидетельствует для истории: «В скором времени война должна закончиться, и тогда читателям этой книги будет ясно, что все написанное мной — правда, и что здесь говорится лишь о малой части зверств, совершенных турками против несчастного армянского народа». Он чувствует, что это его моральный долг перед армянами, которые стали жертвами геноцида: «Мне пришла в голову мысль опубликовать эту книгу, чтобы послужить правде и народу, угнетаемому турками». То же нравственное чувство движет Вегнером, который в написанной им в конце жизни поэме Der alte Mann («Старик») восклицает: «Моя совесть призывает меня к свидетельству. Я глас изгнанных, вопиющий в пустыне».