Куначество — особая черта и важнейшая традиция чеченцев и других горских народов. Недаром чеченцы говорят: «Сколько отдашь, столько и получишь». Слово «кунак» — друг, приятель, названый брат — по мнению многих исследователей, происходит от чеченского «къонах» (благородный человек). Побратимство устанавливалось по разным поводам. Братались друзья, чтобы стать еще ближе, братались односельчане, братались князья и владетели, желавшие заключить политический союз. Существовало три вида братания: клятва в присутствии старшин рода; разрезание рук и смешивание текущей крови; питье молока из одной чаши, в которую как символ верности клали золотое кольцо. После совершения этих обрядов кунаки обменивались шашками, башлыками, бурками и другими вещами. В честь события у одного из названых братьев устраивали обед, куда приглашали всех друзей и родственников. Историк Н. Ф. Яковлев писал: «Названые братья ближе всяких родственников. В случае убийства одного из них другой обязан мстить за его кровь, как за родного брата».
Куначество у чеченцев никогда не определялось принадлежностью к определенному тейпу, нации и религии. Кунаками могли стать мужчины любых рас и вероисповеданий. Главное, чтобы они испытывали друг к другу искреннее уважение или чувство дружбы. Даже в период Кавказской войны бывали случаи, когда русские и чеченцы становились кунаками, а поводом к тому были нередко трагические события. Одну из таких историй о русском генерале Николае Слепцове (чеченцы звали его Сипсо), услышанную от деда, пересказал писатель и журналист Ямлихан Хасбулатов. Вкратце история выглядит так: русское войско после жестокой битвы захватило чеченское село. Оставшиеся в живых жители отступили в леса. К селению подъехал сам генерал Слепцов и стал осматривать поле боя. Возле невысокого холма, недалеко от речки, он заметил детскую колыбель. Генерал подъехал ближе, заглянул в колыбельку, и на него оттуда взглянуло крохотное ясноглазое чудо.
Слепцов был уже много лет женат, но детей не имел. Суровое лицо генерала подобрело. Предположив, что родители ребенка скорее всего погибли, он решил усыновить дитя этого несчастного, гордого народа, который он уважал и понимал его стремление к свободе, хотя, будучи верным слугой царя, сам же вместе со своими солдатами принес на эту землю смерть и страдания. Конечно, генерал не забывал, что малыш этот чеченского рода, а он сам русский, христианин, и все же они с первого взгляда потянулись друг к другу. Генералом овладело незнакомое доселе чувство душевного родства с этим беззащитным и чистым созданием.
«На том свете, когда встретимся с вами, — подумал генерал, обращаясь мысленно к погибшим родителям мальчика, — я вымолю у вас прощение за то, что взял себе вашего сына, оставленного на поле брани. Я сделаю все, чтобы этот ребенок вырос добрым и честным человеком, и, преклонив колени перед Господом, буду просить, чтобы дети наших народов никогда больше не воевали друг против друга».
Через двенадцать лет, когда чеченское селение вновь отстроилось и наполнилось людьми, неким жителем был приглашен сельский мулла. Когда мулла явился, чеченец рассказал о том, что у генерала Слепцова растет сын, который появился у него после битвы возле их селения.
— Должно быть, это мой сын, который потерялся тогда во время боя, — сказал этот чеченец. — Мулла, я умираю от старых ран, дни мои сочтены, но перед смертью я хотел бы взглянуть на своего сына. Только взглянуть и обнять его, потом я отпущу его обратно к приемному отцу. Пойди к русским и расскажи о моей просьбе. Я верю, что известный своей справедливостью генерал Сипсо выполнит это мое последнее желание.
Мулла отправился к Слепцову. Тот оказался дома и с уважением принял горского священнослужителя. Когда мулла изложил ему просьбу умирающего чеченца, генерал согласился без раздумий. Однако возразила генеральша, которая любила мальчика, как родного сына.
— Отец, будь благоразумен, горцы не вернут нам сына! — сказала она.
— Ты не ведаешь, что говоришь! — сердито возразил генерал. — Нет на свете чеченца, который, давши слово, не выполнил бы его. Такого просто не может быть.