Выбрать главу
Рядовой Алексей Гаврилюк.

Алексей слышал стрельбу, слышал прорывающиеся сквозь неё крики, слышал, как кто-то спешно оттаскивает раненых и ждал, что каждую последующую секунду придут они. Ствол по-прежнему в подбородок, и палец на спусковом крючке то чуть сжимался, выбирая холостой ход, заставляя внутренне содрогнуться и замереть в ожидании страшного, то снова расслаблялся, словно разрешая выпить ещё один глоток воздуха. Этими движениями Алексей как бы подготавливал себя к тому, что в следующий раз палец должен будет сжаться сильнее. На бледном, обескровленном лице отчётливо проступили сжатые до предела скулы.

— Было бы легче сделать ЭТО, если бы он был не один. Вдвоём проще… Никто не захочет показать своей слабости… Вот бы командир был рядом… Хотя, если бы командир был рядом, этого, может быть, делать и не пришлось?

А там, где мог сейчас находиться командир группы старший прапорщик Ефимов, раздавалась трескотня выстрелов и грохот многочисленных разрывов.

Старший прапорщик Ефимов.

Ефимов выдернул кольцо гранаты… «Так не должно быть, ты сам учил другому!» — не мысль, а всего лишь искра мысли, разжёгшая костёр протеста. — «Так не должно быть!» — уже как клятву повторил Сергей, сразу же вслед за очередными разрывами вскочил на ноги и, размахнувшись, изо всех сил бросил гранату в сторону противника, затем нагнулся, подхватил пулемёт и, начав стрелять, рванулся в направлении ставших уже своими окопов.

«Хрен вам, не дождётесь! — приготовленная для самого себя граната взорвалась, изрешетив осколками спину неудачно спрятавшегося от неё бандита. — Зубами буду… — короткая очередь. — Сволочи! — палец на спуск; очередь, убывающая с неимоверной быстротой лента. — Сколько там? Семь, десять патронов? Две очереди, но чтобы наверняка. А там… там попробуйте взять!» — что-то липкое пропитало горку на спине, стекало по груди, и со лба по лицу тоже тёк пот, только странный — тёмный, оставляющий за собой такие же тёмные полосы. Сергей увидел стреляющего с колен моджахеда — короткий рык пулемёта, и бандит упал. Полыхнувшая со стороны леса очередь, и ногу Сергея пронзила боль. Скорость его бега замедлилась. В ленте — бронзово-матовых цилиндров на одно нажатие пальца. Ещё три долгих шага вперёд, и радующаяся неистовости своего полёта пуля ударила Ефимова в район разгрузки. Острая боль разламывающихся костей, и Сергей, потеряв равновесие, повалился вниз, на сломанные, иссеченные пулями и осколками ветки, на невообразимую мишуру перемолотых войной листьев. Крик и радостные завывания уверовавшего в свою победу врага сопроводили это падение.

И почти в этот же миг в тыл боевикам ударила подошедшая группа Гуревича.

Младший Келоев.

У Идриса возникло ощущение, что про него все забыли. Время шло, наверху уже давно шёл бой, а до него словно никому не было ни какого дела. Устав лежать, он встал и, схватив автомат, выскочил на улицу. Вначале дневной свет показался ему ослепительно ярким, затем, когда глаза, наконец, привыкли, Идрис понял, что и без того пасмурный день стал ещё пасмурнее; тучи, ползшие по небу, казались совершенно непроницаемыми. А с отрогов начали расползаться пока ещё разрозненные и едва заметные клочья тумана. До ушей донеслась барабанная дробь разрывающихся ВОГов. Зло глянув в направлении разрывов, Идрис выплюнул зелёную жвачку насвая и решительной походкой двинулся к землянке, занимаемой репортёршей.

«Брат сказал охранять, значит, буду охранять», — решил Идрис, хотя только Аллах ведал, зачем на самом деле младший Келоев отправился к отнюдь не жаждущей продолжения общения Барбаре.

Рядовой Алексей Гаврилюк.

Алёшке снова послышались шаги. Он обнял винтовку, крепко притянул её к груди и плотно прижал к подбородку ствол, большой палец правой руки коснулся спускового крючка и потянул его вниз. Всё же сколь ни был длинён холостой ход «Винтореза», он всё равно кончился. Ещё одно маленькое незначительное усилие — и смерть, как избавление от всех страхов. Ещё чуть-чуть, и металл ударит о металл, порождая гнев взбесившейся энергии, рвущейся на волю и толкающей впереди себя девятимиллиметровую вытянутую, тяжёлую и такую смертоносную пулю. Пулю, несущую покой и успокоение. И не станет ничего, ни страха, ни боли, только покой и темнота. Темнота и покой. Нет, не будет даже темноты, ничего не будет, совсем ничего. Ни травы, ни запаха опадающих листьев. Даже этого въевшегося в лёгкие смрада сгоревшей взрывчатки и пороха. Не будет ничего совсем: ни папы, ни мамы, ни маленькой сестрёнки. НИЧЕГО!!! БОЖЕ! И пусть… ведь всё равно… скоро… только, возможно, больнее и страшнее… Возможно… Сознание ухватилось за это сказанное слово. Возможно, значит ещё ничего не решено, где-то там, справа, ещё бьётся командир группы, а здесь неподвижно лежат раненые ребята. Если он умрёт, то это «ещё более страшное» придёт для них. Алексей зажмурил глаза, мышцы пальца напряглись в последнем усилии, и вдруг неожиданно из глубины сознания, словно искры вспыхнувшего костра мелькнули и сложились отчётливой светящейся лентой не раз слышанные слова командира группы: «Последнюю пулю оставь для врага, убей его, завладей его оружием, а там будь что будет! Бей его прикладом, ногами, руками, грызи зубами, но не сдавайся. Последнюю пулю — врагу, а там будь что будет!»