Итак, прошлое грешно против будущего и тем самым создает безнадежное настоящее.
Но, выпав из гармонии мира, Ричард возымел поистине дьявольское желание — жить по собственному времени. Оно нашло свое отражение в горделивой формуле: «Я — один». Счет по этому индивидуальному календарю не измерялся ни движением звезд, ни количеством песка, просыпавшегося в песочных часах, а исключительно целью Ричарда. Это было время замысла, время его созревания и реализации. Такое время поначалу течет незаметно, но наступает момент, и оно взрывается вихрем. В драме «Ричард III» такие вихри вращаются вокруг двух моментов: коронации Ричарда и битвы при Босворте.
У Шекспира Ричард вечно спешит, ему всегда некогда. Даже с матерью, герцогиней Йоркской, он встречается мимоходом, торопясь отправиться в поход. Неудивительно, что он прерывает ее сетования репликой: «Будь краткой, я тороплюсь». Однако по мере приближения к критическому пункту «время» Ричарда все более сжимается. Этим драматург достигает двойную цель: во-первых, подтверждается уже ранее возникшая мысль, что время Ричарда «противоестественно», во-вторых — что, по сути, у него вообще нет своего времени, что он живет, как грабитель,— часом, пользуясь тем, что ему не принадлежит. Так готовится финал — крушение «времени Ричарда». И если даже заранее не знать его, сомнений в исходе конфликта не остается. От внимательного читателя и зрителя не может ускользнуть тот факт, что в драме фактически отсутствует время правления Ричарда — его как бы и не было. В самом деле, в тот момент, когда в соборе происходит венчание Ричарда на царство (кстати, этого мы не видим, а только слышим о нём), мы узнаем, что за морем собирает силы опасный соперник Ричарда — граф Ричмонд (королева Елизавета, вдова Эдуарда IV, говорит сыну своему Дорсету: «За море ты к Ричмонду беги, спасайся, торопись из живодерни»). Да и в самой Англии — тому есть свидетельства — плетется заговор в его пользу. Это происходит уже в самом начале правления Ричарда III.
В следующей сцене, где Ричард впервые предстанет в королевской одежде, события закружатся с невероятной быстротой. Почти одновременно следуют: приказ об убийстве заключенных в Тауэре малолетних принцев — племянников Ричарда, решение избавиться от жены — леди Анны, с тем чтобы жениться на юной племяннице — Ели-) завете, измена ближайшего сподвижника — Бекингема. И постоянно звучащий лейтмотив — вопрос Ричарда: «Который час?». Времени действительно остается мало, очень мало. И вот уже мы видим Ричарда в походе. Бекингем собирает силы в помощь готовящемуся вторжению в Англию Генриха, графа Ричмонда. А рядом с королем «его опора» — тайные сообщники Ричмонда, готовые при первом удобном случае предать его. В разных частях страны против Ричарда вспыхивают мятежи. Королевский лагерь разбит на Босвортском поле. Лагерь притязающего на корону Ричмонда — в одном дне пути от него. И тут вдруг обнаруживается, что движение времени невероятно замедляется. Оставшиеся до финала сутки жизни Ричарда рассматриваются во всех подробностях. Здесь мы сталкиваемся с «психологическим временем» 15, когда последний отрезок его делится на очень мелкие составляющие. В результате каждая деталь приобретает особый смысл. Вот лагерь Ричарда. Внешне король бодр и по-прежнему энергичен, но все чаще его охватывают сомнения. Его сподвижники ведут себя, как обреченные.
В лагере Ричарда притаилась измена. Ричарду почти не на кого полагаться, он абсолютно одинок перед решающей битвой. Неудивительно, что он способен только на показную бодрость.
Затем во сне Ричарду являются духи всех замученных им жертв. Подземный мир предрекает ему день возмездия. Календарь Ричарда на исходе, на нем повис последний листок. Пробуждение не менее ужасно, чем сон. Из уст этого «великого актера» времени вдруг вырывается: «Боюсь я, Ретклиф». Только теперь Ричарду ясно: тот, кто пытается жить по принципу «я — один», обречен.
Отчаянье! Никто меня не любит.
Никто, когда умру, не пожалеет.
Как им жалеть, когда в самом себе
К себе я жалости не нахожу?
Там же, V, 3
У Ричмонда и его сподвижников есть будущее, но не потому, что они его заслужили, а потому только, что его лишил себя Ричард. Обращаясь к воинам, он полон веры:
Заснете сладко вы, убив тирана;
……………………………………….
Земля родная вам воздаст сторицей;
………………………………………..
Как победителей вас жены встретят;
Детей спасаете вы от меча,
И старость вашу внуки успокоят.
Там же
Но что же в лагере Ричарда? Он не в силах вдохновить свое войско будущим. У него нет этого будущего: нет наследника, нет идеалов. «Кулак нам — совесть, а закон нам — меч». Не так ли обращается главарь к своей разбойничьей шайке?!
Отметим еще одну любопытную деталь: перед боем от Ричарда отвернулись и космические силы. Уже утро, пора бы солнцу появиться, а его все нет. Ричард справляется по календарю и вынужден заключить:
Оно светить не хочет; а по книге
Уж час тому назад оно взошло.
Кому-нибудь день этот черным будет…
Там же
Через несколько часов все становится ясным: черным день оказался для Ричарда. Итак, на Босвортском поле произошла смена времен: Англия получила новое настоящее— умиротворение в «счастливом союзе» двух домов Ланкастеров (Генрих VII) и Йорков (Елизавета, дочь Эдуарда IV.) — и тем самым будущее.
Выше мы могли убедиться в том, как велика роль аргумента времени в личных и политических драмах, воплощенных в хрониках «Генрих VI» и «Ричард III». Тот же аргумент остается стержнем драматического конфликта и в хрониках «Ричард II», «Генрих IV» (части первая и вторая), «Генрих V». Однако здесь проблема времени рассматривается уже под новым углом зрения. В самом деле, и в «Генрихе VI» и в «Ричарде III» представлен главным образом отрицательный опыт использования фактора времени в политике, хотя и олицетворен этот опыт в двух, казалось бы, противоположных реакциях на аргумент времени: бегстве от требований времени в одном случае и попытке манипулировать временем «по своему усмотрению» — в другом. Однако нет ни малейшего сомнения в том, что в обоих случаях перед нами чисто феодальная реакция на новую историческую реальность отнюдь не феодального происхождения. Оттого, что Генрих VI мечтал о временах патриархальной идиллии, а Ричард III возымел намерение превратиться из «подданного времени» в его властелина, феодальная суть этих реакций не меняется: она раскрывается в полной неспособности обоих правителей понять реальность времени и вытекающие из нее последствия для политической практики. Просто «феодализм» Генриха VI — пассивного свойства (авось время обойдет его стороной), в отличие от «ренессансного феодализма» Ричарда III, поставившего свои недюжинные способности и энергию на службу феодально-династическим интересам.
В хрониках, включаемых во вторую тетралогию, наше внимание привлекает прежде всего положительный опыт реакции на запросы времени. Это, разумеется, не значит, что опыт отрицательного свойства здесь уже полностью отсутствует. Отнюдь нет. Хронологически первая драма «Ричард II» с этой точки зрения может рассматриваться как прямое продолжение «Генриха VI» и «Ричарда III». Более того, именно в «Ричарде II» тема первой тетралогии нашла наиболее зрелое воплощение.
С детства привыкший к поклонению королю как «помазаннику божию» и усвоивший весьма поверхностно истолкованное учение о «подсудности короля одному только богу», Ричард II повел себя на престоле так, как будто он не подвластен времени, стоит выше времени и может позволить себе просто-напросто игнорировать его. Такому государю сама мысль об «искусстве политики» представляется чуть ли не святотатством. Политика — это всего лишь королевское право повелевать, и какова она — судить не смертным. Этот «лев, усмиряющий леопардов», «рожденный не для того, чтобы расследовать, а чтобы приказывать», был нескрываемо горд, когда одним словом «кроил время», сократив срок изгнания Герифорда из Англии (с 10 до 6 лет).