Каким-то образом в эту вражду был втянут и Шекспир. Лесли Хотсон полагает, что в образе судьи Шеллоу в "Виндзорских насмешницах", а также во второй части "Генри IV" сатирически изображен Гардинер, а не сэр Томас Люси и что в образе Слендера драматург высмеял Уэйта. Мировому судье графства Сарри принадлежал огороженный заповедник в Годстоуне. Женившись, он получил право объединить на своем гербе золотого грифона и трех белых ершей; с этим связано упоминание о ершах и вшах в "Виндзорских насмешницах" (I, 1). Гардинер устроил выгодную партию своему родственнику Уэйту; в пьесе Шеллоу пытается женить своего простофилю-племянника Слендера на Анне Пейдж, которая обладала (в придачу к каштановым волосам и нежному голосу) "700 фунтами и видами на будущее". Эти параллели между действительностью и искусством весьма заманчивы, однако все величественное здание аргументации покоится на зыбком фундаменте. Шеллоу - глупый и по существу безвредный старик - вряд ли похож на карикатурное изображение властного судьи Гардинера. Нет никаких фактов, свидетельствующих о том, что Шекспир вообще видел Гардинера. Нам известно только, что поэт оказался случайным свидетелем происходящего (он жил по соседству) {25} хотя, принимая во внимание театральные связи Лэнгли, можно предположить и его более непосредственную причастность. Но пока удалось обнаружить лишь эту единственную лаконичную запись. Все остальные лишь догадки.
Легко представить себе Шекспира во дворце Уайтхолл на празднестве ордена Подвязки в качестве ведущего члена труппы, беспокойно следящего за премьерой своей пьесы, дата постановки которой совпадала (если мы примем традиционную дату рождения) с его тридцатитрехлетием. Это вполне безобидная фантазия, которой можно позабавиться. Возможно, он даже играл в "Виндзорских насмешницах"; должно быть, он много играл в эти сравнительно ранние годы.
Отношение Шекспира к актерской профессии, по-видимому, было двойственным. Из "Сонетов" ясно, что его удручало низкое социальное положение актеров. Он признавал, что сделался "площадным шутом", и обвинял судьбу
Богиню, осудившую меня
Зависеть от публичных подаяний.
Красильщик скрыть не может ремесло,
Так на меня проклятое занятье
Печатью несмываемой легло.
{Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 8, с. 482.}
Но такие мимолетные настроения должны были уступать всепобеждающему профессионализму. В первом фолио, где собраны пьесы Шекспира, ему также воздается Должное как актеру. Его прежние собратья Хеминг и КонДел на девятой вступительной странице фолио помещают его, и по понятным причинам вполне заслуженно, во главе списка "ведущих актеров, игравших во всех этих пьесах". "Все" пьесы - увы, слишком расплывчато: мы бы предпочли более точные сведения.
Эпиграмма, посвященная "нашему английскому Теренцию, г-ну Шекспиру", и включенная Джоном Девисом из Хирфорда в "Бич глупости" хотя и загадочна, но по крайней мере достойна быть современной Шекспиру:
Вслед за молвой тебя пою (мой Уилл)
Иль не играл ты царственных ролей,
Ты с королем как с равным говорил
Король средь тех, кто ниже королей {26}.
В каком смысле Шекспир был "королем средь тех, кто ниже королей"? Каким образом мог он "с королем как с равным говорить"? И роли каких королей он играл? Некоторые биографы полагают, что Шекспир носил скипетр и корону Дункана, Генри IV и Генри VI и даже склонного к самодраматизации Ричарда II. Все это, однако, предположения. Ему не приписывают блестящих ролей Лира и Макбета {В элегии, посвященной Бербеджу в 1619 г., о нем говорится как об исполнителе роли Лира. Уместно предположить, что он, играл также Макбета (см. Dennis Bartholomeusz. Маcbeth and the Players (Cambrige, 1969), p. 9-11).}, в которых прославился Бербедж.
В 1699 г. анонимный театрал, возможно, антиквар и собиратель пьес Джеймс Райт в неопределенной, но не лишенной оснований фразе заметил, что "Шекспир... как поэт был куда выше, чем актер" {27}. Роу, собирая материал для своей краткой биографии Шекспира, пытался узнать больше, но безуспешно:
Его имя напечатано, по обычаю того времени, в начале некоторых
старых изданий пьес среди имен других актеров, но без точного
указания, какие именно роли он играл; и, хотя я наводил справки, мне
не удалось найти иных сведений об этом, кроме того, что вершиной его
актерской карьеры была роль Призрака в его собственном "Гамлете" {28}.
Призрак в "Гамлете" - эта тень нам уже что-то говорит.
К этим традиционным сведениям неаккуратный собиратель древностей Олдис через полвека добавил еще одну пикантную деталь. Она появилась в бессвязных заметках, которые великий ученый-шекспировед Стивенс спас от забвения:
Один из младших братьев Шекспира, доживший до глубокой старости и
даже живший несколько лет, как я полагаю, после реставрации короля
Карла II, в молодости приезжал в Лондон навестить своего брата Уилла,
как он его называл, и видел в качестве зрителя, как тот играл в
нескольких собственных пьесах. Он следовал этому обыкновению и тогда,
когда его брат приобрел славу и его драматические произведения
становились основным источником дохода нашего главного, если не всех
театров, и он продолжал этот обычай после смерти своего брата и до
собственной кончины.
... Используя такую возможность, актеры стали с жадным
любопытством расспрашивать о каждой мелкой подробности характера
драматурга, о которых мог сообщить его брат. Но он, по-видимому,
будучи в годах, страдал от немощей, из-за которых казался человеком с
помутившимся рассудком; память его ослабела так, что он едва ли мог
ответить на интересовавшие их вопросы; и все, что им удалось выведать
у человека, находившегося в таком состоянии, о его брате Уилле,
свелось к смутным общим и почти стершимся воспоминаниям о том, как он
однажды видел его [Шекспира] играющим в одной из своих собственных
комедии, где, изображая одряхлевшего старика, он носил длинную
бороду и казался таким слабым, согбенным и неспособным ходить, что
исполнитель другой роли донес его до стола, за которым он сидел в
обществе каких-то людей; они ели, и один из них пел какую-то песню
{29}.
Таким образом, если это сообщение верно, то Шекспир, помимо Призрака из "Гамлета", играл еще Адама в "Как вам это понравится", то есть персонажей, стоявших либо одной, либо двумя ногами в могиле. Почтенные роли. Однако не следует слишком полагаться на авторитет Олдиса, поскольку ни один из трех братьев Шекспира не дожил до Реставрации.
Чуть позже, в XVIII в., Эдуард Кейпел, справедливо прославившийся как редактор текстов Шекспира, повторил то же самое предание, но источником сведений на этот раз был некий дряхлый старец из Стратфорда.
В Стратфорде несколько лет назад, по традиции, рассказывали, как
один очень старый человек из этих мест, слабый разумом, но все же
имеющий отношение к Шекспиру, когда соседи спросили, что он помнит о
нем, ответил, что он видел, как его однажды на своей спине вынес на
сцену другой человек; из этого ответа слушатели поняли, что он видел,
как Шекспир играл на сцене роль Адама. То, что Шекспир мог играть
такую роль, подтверждает другое предание о том, что он не был
выдающимся актером и потому не брался ни за какие роли, кроме таких
незначительных, как эта; этому также должна была способствовать и
внезапная хромота, которая, как сам Шекспир дважды сообщает нам в
"Сонетах" 37 и 89, однажды постигла его, не объясняя, как это
случилось или какого рода хромота и насколько она была сильна; однако,
судя по его словам, она постигла его незадолго до написания этих строк
{30}.
В 37-м сонете поэт жалуется на то, что "любезнейшая неприязнь судьбы" сделала его хромым, а в 89-м грозит: "Скажи о моей хромоте, и я тотчас захромаю". Понимание смысла метафоры, видимо, не самая сильная черта Кейпела, однако не он один опускается до такого буквализма. Представление о прихрамывающем поэте показалось привлекательным Вальтеру Скотту, который сам был хром. "Он крепкий малый по части дубины и сабли, - так Сассекс описывает Шекспира ("игривого, безрассудного малого") в "Кенильворте", - хотя, как мне говорили, хромой, и ему, как я слышал, пришлось вступить в жестокую драку со смотрителями старого сэра Томаса Люси из Чарлкота, когда он проник в его заповедник и поцеловал дочку лесничего" {31}. В данном случае Сассекс находится на том перепутье, где встречаются эти две легенды.