В большинстве стратфордских завещаний того периода отражена забота о женах, интересы которых обеспечивались посредством стандартных формул типа "остальное мое имущество"; и Шекспир, как хорошо известно, отнюдь не игнорировал свою Энн. Однако знаменитый пункт завещания, касающийся ее, курьезен: "Сим завещаю своей жене вторую по качеству кровать со всеми принадлежностями (то есть драпировками, пологом, постельным бельем etc.)". Это завещание вызвало бесконечные и по большей части бесплодные споры. "Он вовсе не забыл о своей жене, - писал Мэлоп в XVIII в., - сначала он забыл о ней, потом он вспомнил о ней, но так вспомнил, что только сильнее подчеркнул, как мало она для него значила. Он, таким образом (грубо говоря), обделил ее, только оставив ей не шиллинг, а какую-то старую кровать" 38. Этот пункт завещания вписан между строк, отсюда мнение Мэлона (неоднократно повторенное) о забывчивости Шекспира однако в его завещании есть и другие записи, сделанные позднее между строк: например, запись о поминальных кольцах, которые он завещал Уильяму Рейнольдсу и сотоварищам по театру. Провал памяти? Возможно. Но по крайней мере столь же возможно - как давным-давно предположил Чарлз Северн, - что юрист, наспех записывая завещание, по невнимательности пропустил отдельные пункты и затем восполнил пропущенное {39}. И тем не менее эта кровать - пропущена она по небрежности или нет - представляет собой проблему. Многие (в том числе Мэлон) допускают, что такое завещание сделано в насмешку. Однако ученые, придерживающиеся иного мнения, также давно возникшего, утверждают, будто Шекспиры приберегали свою лучшую кровать для заночевавших гостей Нью-Плейс, и что менее ценная кровать была якобы и супружеским ложем. Исследователи перелистали неисчислимое количество завещаний времен Елизаветы и Джеймса в поисках аналогичных случаев, и их розыски не оказались безрезультатными. Когда Фрэнсис Рассел, второй в роду граф Бедфорд, умер в Лондоне в 1585 г., он завещал свою "лучшую кровать, убранную покрывалом, расшитым золотом и серебром" с гербом короля Генри VIII не жене, а своей младшей дочери {40}. Еще более соответствует нашему случаю завещание Уильяма Палмера из Лимингтона, который в 1573 г. оставил своей жене Элизабет "всю ее носильную одежду" и свою "вторую по качеству перину, изготовленную для нее, и другую перину, похуже, для ее служанки"; он также удвоил доход, который она должна была получать по сравнению с первоначальным брачным контрактом. "Памятуя, что она - благородная дама, обремененная годами, - заявляет завещатель, - я хотел бы, чтобы она жила так, как подобает жить моей бывшей жене" {41}. Это подобающее завещание, и кто станет отрицать супружескую привязанность, выразившуюся в нем?
Можно также предположить, что завещатель намеренно лишил свою супругу кровати, исходя из простых соображений вроде: "Оставь своей жене больше, чем ты обязан, но лишь на время ее вдовства, - советует сэр Уолтер Рэли своему сыну, - ибо если она полюбит вновь, пусть она не наслаждается своей второй любовью на той же кровати, на которой она любила тебя" {42}. Такие мысли могли приходить в голову не только ему. Однако возраст Энн - ей было в ту пору 60 лет или около того - делает маловероятным предположение о том, что такого рода соображение могло повлиять на завещание. Проблема, возникающая в связи с этим пунктом шекспировского завещания, состоит в том, что столь недостаточное внимание к жене было необычным, и в том, что в завещании совсем отсутствуют проявления эмоций завещателя вроде тех, которые мы обнаруживаем в завещании Палмера. Однако Шекспир не выразил своих эмоций и в отношении к другим членам семьи, а, возможно, его юрист не поощрял или даже запрещал такого рода проявления чувств. Нам предоставляется самим решить, что здесь имело место - цинизм или чувствительность. Последняя, разумеется, более привлекательна, однако такого рода выбор можно сделать лишь предположительно.
Такой существенный предмет мебели, как наилучшая кровать, считался фамильной ценностью, и обычно переходил к законному наследнику. Таков был обычай, принятый в городах. В XVI в. в Торкси одному наследнику завещана была лучшая кровать, с покрывалом и простынями ("meliorem lectuna cum tapeto et linthiammis"); в Арчинфилде в 1663 г., согласно обычаю, старшему из наследников доставалась "лучшая кровать со всеми принадлежностями" {43}. По распределению, сделанному Шекспиром, ЛЯ мая лучшая кровать, как подобало фамильной реликвии должна была дополнить ценности "всего остального моего недвижимого имущества, движимого имущества, аренд драгоценностей и прочих предметов домашнего обихода, которые останутся после уплаты моих долгов, раздачи завещательных даров и расходов на мои похороны". В число "аренд" могли входить паи Шекспира, если он по-прежнему был их держателем в "Глобусе" и Блэкфрайарзе. Все это он завещал своему зятю Джону Холлу и дочери Сьюзан.
Кроме того, Сьюзан получила - что гораздо больше - просторный дом Нью-Плейс, "в котором я обитаю",
и два дома с хозяйственными пристройками или жилища с необходимыми
принадлежностями... на Хенли-стрит в пределах вышеупомянутого города
Стратфорд; и все мои амбары, конюшни, фруктовые сады, палисадники,
земли, строения и прочее имущество, подлежащее наследованию,
находящееся в пределах городов, деревушек, поселков и местностей
Стратфорда-на-Эйвоне, Старого Стратфорда, Бишоптона и Уэлкомба или в
любом другом месте упомянутого графства Уорикшир; а также весь тот дом
с постройками или помещениями, с необходимыми принадлежностями, где
проживает Джон Робинсон и который расположен... в Блэкфрайарзе в
Лондоне вблизи от Уордроба; и все прочие мои земли, жилища и
имущество, подлежащие наследованию.
Это имущество, составлявшее основную часть наследства, переходило к Сьюзан и сохранялось за ней до конца ее жизни. После ее смерти эта недвижимость со всем прочим должна была перейти к старшему сыну Холла и затем к его законным наследникам мужского пола, а (в случае отсутствия таковых) к мужчинам - наследникам второго сына и так далее - к третьему, к четвертому, пятому, шестому и седьмому сыновьям и их законным наследникам. "А в случае отсутствия таковых названная недвижимость остается за упомянутой племянницей (внучкой) моей Холл и ее прямыми наследниками мужского пола, рожденными в законном браке. А в отсутствие таковых - моей дочери Джудит и ее прямым наследникам мужского дола, рожденным в законном браке..." Таким путем Шекспир стремился сохранить в одних руках все имущество, приобретенное его служением искусству. Однако он не мог предвидеть, что природа разрушит его планы.
Некоторое недоумение вызывало то, что в завещании не перечислено никаких книг или литературных рукописей. Однако это не столь уж странно, как может показаться. Шекспир не располагал рукописями своих пьес - они принадлежали "труппе слуг его величества". Книги могли быть отдельно перечислены в посмертной описи, но таковой не сохранилось. Во всяком случае, они, должно быть, составляли часть имущества, унаследованного Холлами и, возможно, таким образом нашли свое место на полках доктора рядом с его медицинскими трактатами. Если это так, особый интерес вызывает "кабинет с книгами", о котором Холл упоминает в своем устном завещании 1635 г., в котором он предоставлял своему зятю "располагать книгами как угодно". Двумя годами позже Сьюзан и ее зять в канцелярском суде обвинили Болдуина Брукса (впоследствии ставшего бейлифом Стратфорда) в том, что он подговорил заместителя шерифа и нескольких приставов, "людей низкого звания", взломать двери дома Нью-Плейс и кабинета в нем и поспешно захватить "всевозможные книги" и "Другое весьма ценное имущество" {44}. Попытка Брукса претендовать на имущество Холлов потерпела неудачу в суде. Во время гражданской войны королева Генриетта-Мария, двигавшаяся со своей армией победным маршем из Ньюарка в Кайнтон, соединилась с принцем Рупертом в его войсками в Стратфорде. В июле 1643 г. королева со своим двором в течение трех дней оставалась в СтратфорДе и два раза ночевала в доме Нью-Плейс. Возможно, тогда Сьюзан Холл подарила полковнику Ричарду Грейсу, гофмейстеру герцога Йорка, книгу Анри Этьена "Удивительные беседы о жизни Екатерины Медичи", ту, на сохранившемся экземпляре которой есть надпись, сделанная почерком, характерным для XVII в. (но не почерком Сьюзан): "Liber R.: Gracei ex dono amicae D. Sussane Hall" ("Книга P. любезно подарена в знак дружбы"). Возможно также, что это была одна из книг, составлявших когда-то библиотеку ее отца. Но к сожалению, как бы ни была привлекательна эта гипотеза, нет никаких данных о том что Грейс был в свите королевы, когда она проходила через Стратфорд.